Сергей Герасимов - Искусство умирать

Лед, лед и совсем немного снега. Снег не удеживался на такой крутизне.

Рустик подошел к горам и, не снижая скорости, стал лавировать. Он уже понимал, что ведет свою последнюю гонку, но та хищная радость гонщика, котоую он всегда ощущал на трассе, не позволяла…

Коре уже не стрелял, а просто шел, не отставая. Видимо, он уже все понял, ведь не составляло никакого туда связаться с системами Зонтика и определить, что мозг машины уже умер. Рустик шел на самой маленькой высоте, не столько пытаясь спастись, сколько показывая свое искусство. Сейчас любое мастерство было бессильно спасти его. Остается умереть красиво – если успею…

Увидев недалеко впереди сплошную каменную стену, он рванул машину вверх и, не расчитав ускорения, потерял сознание. Зонтик сделал тройной кувырок и, не имея системы безопасности, на сверхзвуковой скорости врезался в стену. Взрыва не было. Зонтик просто вмялся в камень. Сверху покатилась каменная осыпь и Коре, остановившись, зависнув в воздухе, смотрел как медленно, очень медленно падают камни. Здесь высота гор была километра три и камни падали долго, больше минуты.

Коре посмотрел за этим, а после того, как каменная осыпь остановилась, он стал на траву.

Здесь трава была высокой; видимо, никогда нога человека не ступала сюда.

Животных здесь тоже не было. Трава была такой высокой, что Зонтику она доходила до половины экрана. Человека она бы скрыла с головой. На Земле не встретишь такой травы – ни настоящей, ни искусственной. Метра четыре – подумал Коре, – и очень сильно пахнет.

Он пожалел о том, что он больше не человек и что он уже никогда не сможет просто по-человечески красиво и с любовью оценить запах обыкновенной травы.

После этого он вспомнил о командире.

80

Командир встал на четвереньки и попытался подняться, но не смог – слишком звенело в ушах и кружилась голова. Он все-таки успел разглядеть (сознание работало чрезвычайно ясно, быстро и точно как всегда бывало в опасных ситуациях) несмотря на сильную контузию – он успел разглядеть несколько боевых машин, вкопавшихся в песок неподалеку от него. Он упал на песок и несколько выстрелов прошуршали над его головой. Далеко позади загорелись деревья – он обернулся, чтобы оценить ситуацию. Ситуация была совершенно безнадежной, если не считать одного: он взглянул в небо – взглянул в небо просто так, чтобы не умирать, глядя в песок – просто хотелось еще раз в жизни увидеть небо, пусть не земное, но совершенно такое же как на Земле – такое же синее, такое же – на небо наползали облака и и это огорчило его почти до слез. Это небо не такое – на нем слишком красивые облака. Неужели нельзя было оставить небо синим ради последнего взгляда? Хорошим было то, что в небе больше не висел Зонтик. Хотя это мало что меняло.

С ним не было никакого оружия. Одна из танкеток попробовала подползти.

Орвелл видел это из-за укрытия. Танкетка шла вверх и не могла опустить свои стволы достаточно низко, чтобы выстрелись в землю. Здесь поверхность холма была выпуклой.

Для выстрела нужно было подойти вплотную. Танкетка шла очень медленно, опасаясь, а остальные все еще стояли.

Орвелл подождал, пока аппарат подойдет достаточно близко, и, едва справляясь с тошнотой и головокружением, но все же собравшись, выскочил из воронки и бросился в сторону от гусениц. Танкетка имела только два передних ствола и два боковых пулемета, и еще один задний пулемет. Задний покывал сектор градусов в сорок пять, передние брали сектора чуть шире, но все равно по бокам оставались слепые зоны, куда можно было спрятаться. Для того чтобы расстрелять человека, который зашел сбоку, танкетке нужно было всего лишь развернуться. Она стала разворачиваться, но Орвелл запрыгнул на боковую гусеницу. Коме двух боковых, танкетка имела еще одну переднюю. Это делало ее похожей на детский велосипед.

Аппарат крутнулся на месте, но не смог сбросить седока. Орвелл прочно держался за поручи, прижимаясь головой к теплому металлу.

Машина остановилась.

– Прошу вас сойти на грунт, – прозвучал голос, – я не приспособлен для такой езды.

– Сейчас я буду тебя вскрывать, – ответил Орвелл.

Танкетка выстрелила сразу из двух передних стволов, чтобы напугать своего седока, но Орвелл прекрасно знал ее устройство.

– Стоять! – приказал он.

Он знал, что на перезарядку передней пушки у танкетки уходило не меньше минуты.

– Открыть люк! Иначе сейчас я забью твою пушку и тебя разорвет при выстреле.

Танкетка остановилась. Еще две или три двинулись издалека, из круга оцепления. Нужно действовать быстрее.

– Я тебе не верю, – сказал аппарат – тебе нечем забить мою пушку и она слишком горячая, чтобы ты мог до нее дотронуться.

Машина крутнулась очень быстро и Орвелл соскользнул. Оттолкнулвшись от гусеницы, чтобы не попасть под нее, он покатился и снова оказался у края ямы.

Он сполз в яму и стал ждать. Ждать оставалось несколько секунд, но секунды растягивались.

Машина подошла и направила пулеметы на него.

– Чего ты ждешь? – спросил Орвелл.

– Я жду своих друзей. Я не хочу убивать тебя так, чтобы не увидели они. Я хочу лишить их такого прекрасного зрелища.

Орвелл ждал.

– Почему же они не идут? – сказал он примерно после минуты ожидания.

Танкетка развернулась и исчезла.

Орвелл поднял голову из песчаной ямы. Все аппараты поспешно уходили. Вот взорвался передний, вот взорвались сразу три, шедшие за ним, потом еще два.

Он взглянул и увидел и увидел, как медленно, будто коршун, снижается Зонтик. Этот конец был ничем не лучше. И тут он увидел номер Зонтика и потерял сознание.

81

Он очнулся. Первый Зонтик стоял невдалеке. Его дверь была призывно открыта, за дверью зовущая чернота, в которой угадывается ряд кресел – Орвелл встал на ноги и, все еще чувствуя тошноту и звон в ушах, …

– Здравствуй, – сказал он. – Зачем ты это сделал?

– Ведь мы дузья, – ответил Коре.

Его голос почти не изменился, лишь стал мелодичнее – голоса машин всегда красивы.

– Не знаю, – сказал Овелл, – я никогда не думал об этом. Я никогда не знал, что мы с тобой друзья. Я даже никогда не считал нужным иметь друга. Я думал, что можно прожить…

– И все же ты его имел, – ответил Коре. Если бы не наша с тобой дружба, я бы никогда не вмешался в спор людей.

– Ты до такой степени перестал быть человеком?

– Да, ты даже не можешь представить себе до какой степени. Это невозможно представить – я даже не знаю, радоваться мне или скрипеть зубами. Вот только зубов у меня нет и мотор вместо сердца, он никогда не повысит обороты от радости. Иногда я жалею о своей прошлой жизни. Не знаю о чем в той жизни можно было жалеть. Ведь когда я был человеком, я был готов умереть, убить сам себя, погибнуть в каком-нибудь бессмысленном бою, не заметив его бессмысленности – меня это нисколько не волновало. Но теперь, когда я потерял себя, теперь, особенно ночами, ведь ночами я не сплю, теперь я часто вспоминаю странные подобности моей жизни и только сейчас они мне кажутся странными. Этих подробностей так много – знаешь, ведь у Зонтика очень хорошая память, то есть, он поправился, – у меня очень хорошая память. И я помню слишком многое из своей жизни, эта память давит на меня. Я вспоминаю слишком много людей, рядом с котрыми я был, мимо которых я прошел, доставил им удовольствие или боль, гораздо чаще боль, чем удовольствие. Я вспоминаю женщин, которым я мог бы подарить что-то очень большое, я чувствую, что это могло быть, но всего этого не произошло. Я прожил на Земле человеком сорок два года, и за это время я не сделал счастливым по-настоящему никого. Я не знаю, почему я жалею о своей прошлой жизни, но…