Стивен Бакстер - Око времени

В мире, лишившемся пророков, огромный интерес как у монголов, так и у македонян вызывала странная пара хронодвойняшек, обитавших в своем храме посреди азиатской пустыни. Зацикленная жизнь ламы выглядела идеальной метафорой как для обозначения самого Разрыва, так и для того странного состояния, в котором мир оказался после этого события. Не наблюдалось в этом и противоречий с той религией, которую ненавязчиво проповедовал лама.

– О, – восторженно проговорил Джош, – как бы мне хотелось перенестись на два-три столетия вперед и посмотреть, что вырастет из тех семян, которые мы теперь сеем!

Но по мере того как путешествие продолжалось, такие мечты, как создание империй и покорение миров, стали казаться воистину жалкими.

Греция была пуста. Как старательно разведчики Александра ни обшаривали густые заросли леса, которым поросла большая часть полуострова, они не находили никаких следов великих городов. Ни Афин, ни Спарты, ни Фив. И вообще людей здесь было крайне мало. Исследователи видели только горстку дикарей и несколько существ, которых они называли «недолюди». Более с надеждой, нежели с ожиданием Александр отправил отряд разведчиков севернее, в Македонию, чтобы те посмотрели, не уцелело ли что-нибудь на его родине. Через несколько недель разведчики вернулись и вести принесли неутешительные.

– Похоже, – произнес Александр с суховатой грустью, – теперь в Греции больше львов, чем философов.

«Да и львам несладко», – с грустью мысленно добавила Бисеза.

Где бы они ни побывали, всюду перед ними представали картины экологических катастроф. Греческие леса увядали, их заменяли поросшие колючими кустами пустоши. В Турции внутренние районы совсем лишились какой бы то ни было растительности, там лежала только ржаво-коричневая земля.

– Красная, как на Марсе, – сказал он после того, как принял участие в одной из вылазок. А когда они осматривали остров, прежде именовавшийся Критом, – Джош спросил:

– Вы обратили внимание, как мало тут птиц? Трудно было точно оценить масштаб потерь, потому что никто не знал и не мог узнать, кому и чему удалось преодолеть барьер Разрыва. Но Бисеза подозревала, что того и гляди должно начаться глобальное вымирание. О причинах можно было только догадываться.

– Одно только перемешивание разных эпох наверняка принесло огромный вред, – сказала как-то раз Бисеза.

Джош заспорил с ней.

– Но – мамонты в Париже! Саблезубые тигры в Римском Колизее! Мир – это калейдоскоп, составленный из разных кусочков, но ведь калейдоскоп – это невероятно красиво!

– Да, но как только происходит смешивание популяций, сразу происходит исчезновение каких-то видов: когда образовался сухопутный мост между Северной и Южной Америками, когда люди стали перевозить крыс и коз и прочих животных по всему свету. Так должно произойти и здесь. Ведь тут теперь есть существа из глубин эпохи Оледенения, и они живут бок о бок с грызунами из современных городов при климатических условиях, которые не годятся ни тем ни другим. Кто бы ни перескочил через Разрыв, он старается изничтожить своих соседей, а кто-то, в свою очередь, изничтожает его.

– Совсем как мы, – мрачно констатировал Абдыкадыр. – Нам ведь тоже не по силам перемешаться, да?

Бисеза пожала плечами.

– Наверняка происходят какие-то столкновения, удары. Может быть, этим и объясняются массовые миграции насекомых – это симптом экологии, у которой поехала крыша. Через старые границы могут распространяться и болезни. Я, честно говоря, даже немного удивлена тем, что у нас пока не разразились настоящие эпидемии.

Абдыкадыр высказал предположение:

– Просто плотность населения слишком маленькая. Но тут нам, можно считать, повезло...

– Но не слышно птичьего пения в листве деревьев! – жалобно воскликнул Джош.

– Птицы – это сигнализация, Джош, – не утешила его Бисеза. – Птицы очень уязвимы. При резких переменах климата места их обитания – такие, как заболоченные плавни или песчаные пляжи – легко разрушаются. Отсутствие птиц – плохой знак.

– Но если все так неблагополучно для животных... – Джош в сердцах стукнул кулаком по поручню. – Мы должны с этим что-то делать.

Абдыкадыр рассмеялся, но тут же одернул себя.

– Что именно?

– Ты надо мной смеешься, – буркнул покрасневший Джош, но замахал руками и затараторил: – Животных надо собрать в зоопарки или в резерваты. Точно так же надо поступить с растениями – с деревьями, цветами. И с птицами и насекомыми – особенно с птицами! А потом, когда все успокоится, можно будет всех отпустить на волю...

– И пусть сам собой образуется новый Эдем? – покачала головой Бисеза. – Милый Джош, мы над тобой не смеемся. И твою идею насчет организации зоопарков надо непременно подкинуть Александру. Если уж воскресли мамонты и пещерные медведи, так давайте сохраним их хоть сколько-то. Но просто дело в том, что все, что мы успели узнать, выглядит гораздо сложнее. И этот урок нам стоил дорого. Сохранение экосферы, не говоря уже о ее восстановлении, очень непростая задача – тем более что мы так до конца и не понимаем, каким образом экосферы работают. Ведь они не статичны, они динамичны, они живут длинными циклами... Вымирания неизбежны, они случаются даже в самые лучшие времена. Как бы мы ни старались, всего нам не уберечь.

Джош вздохнул.

– Тогда что же нам делать? Просто сложить руки и смириться со всем, что нам уготовила судьба?

– Нет, – ответила Бисеза. – Но мы должны осознавать пределы своих возможностей. Нас очень мало. Мы не сумеем спасти мир, Джош, – мы даже не знаем, как это сделать. Будет очень неплохо, если мы самих себя сумеем спасти. Надо набраться терпения.

Абдыкадыр угрюмо повторил:

– Набраться терпения, да. А вот все гигантские раны Разрыв нанес Земле за считанные мгновения. Понадобятся миллионы лет, чтобы эти раны затянулись...

– И это не имеет никакого отношения к судьбе, – сказал Джош. – Если божества Ока такие умные, что сумели разорвать пространство и время, разве они не могли предвидеть, что станет с нашей природой?

Все трое умолкли. За бортом проплывали джунгли Греции – густые, вянущие, зловещие.

41

ЗЕВС-АМОН

Италия выглядела почти такой же безлюдной, как Греция. Они не находили никаких признаков великих городов, о которых рассказывали македоняне, не было на своих местах и городов из времени Бисезы. Даже в устье Тибра не осталось никаких следов от мощных причальных сооружений, воздвигнутых римлянами для приема больших судов, перевозивших по морям зерно и прочие грузы, благодаря которым процветал Рим.

Александр был заинтригован рассказами о том, что Рим, бывший в его время всего лишь заносчивым городом-государством, в один прекрасный день создал империю, способную сравниться с той, которую построил он. Поэтому он отобрал несколько речных кораблей и, сидя под навесом из лилового шелка, возглавил плавание вверх по течению Тибра.