Сирил Корнблат - Синдик

— И как вам там?

Эдвард Фалькаро раздраженно пожал плечами.

— У них свой путь, у нас — свой. Род Риганов вымирает, но нам не следует забывать, что Джимми Риган когда-то стоял плечом к плечу с Амадео Фалькаро. Есть такая штука, как лояльность.

Ф.У.Тэйлор проговорил:

— Есть такая штука, как слепота.

Он зашел слишком далеко. Эдвард Фалькаро встал со своего кресла и наклонился, упершись руками в стол. Он спокойно сказал:

— Это констатация фактов, джентльмены. Я не утверждаю, что счастлив тем, как складываются дела на территории Крими. Я не собираюсь утверждать, что старик Риган — личность рассудительная. Я не собираюсь думать, что клиенты Крими довольны теми услугами, которые Синдик оказывает своим клиентам. Я вполне сознаю, что во время наших посещений территории Крими мы видим лишь то, что нам хотят показать хозяева. Но я не могу поверить, что какая-либо группа, взращенная на принципах свободы и службы, может стать опасной.

Может быть, я и ошибаюсь, джентльмены, но я не могу говорить, что потомок Джимми Ригана может приказать убить потомка Амадео Фалькаро. Нам лучше сначала рассмотреть любую другую возможность. Это ясно, Фрэнк?

— Да, — ответил Тэйлор.

— Ладно, — проворчал Эдвард Фалькаро. — А теперь пройдем все это по порядку. Дик, вы намекнули, что за эти безобразия может нести ответственность Правительство. Мне самому эта мысль отвратительна. Если это на самом деле так, нам понадобится уйма времени и сил, чтобы с ними разобраться. До тех пор, пока они занимаются мелким коммерческим разбоем и небольшими береговыми вылазками, я не могу сказать, что они меня очень заботят. Они не могут причинить большого вреда, но заставят нас смотреть в оба; и — что, может быть, самое важное — они напоминают нашим клиентам о тех страшных днях, от которых мы их навсегда освободили. Этого вполне вполне достаточно, чтобы отказаться от сомнительного удовольствия вести долгую и дорогую кампанию. Если покушения все-таки имели место, мы должны, я полагаю, проверить эту версию, но только, чтобы быть вполне уверенными.

— Можно мне сказать? — холодно спросил Рейнер.

Старик кивнул и снова зажег свою сигару.

Меня называли — естественно, за моей спиной — фанатиком, — начал Рейнер. Было видно, что его никак нельзя было сравнить с Ф.У.Тэйлором по манере выражаться. — Может, это и верно, может, фанатичность как раз и нужна в такое время. Позвольте мне отметить, что так называемое Правительство отстаивает: зверское «налогообложение», искоренение азартных игр, отрицание самых простых жизненных радостей вплоть до жесткого их ограничения, их ханжество усиливается ужасными, варварскими карающими законами, бесконечное администрирование расписывает каждый день по минутам. Это было их правилом, когда они были у власти, и это снова будет их правилом, если они снова ее получат. Я не вижу, как эта угроза нашей свободе может быть снята путем наличия каких-то мелких выгод, вытекающих из самого факта их существования рядом с нами.

Он на мгновение сделал паузу, и на его лице отразилось какое-то неприятное воспоминание. Понизив голос, он продолжил:

— Я… Однажды меня встревожило то, что я услышал. Двое ребятишек делали ставки в конторе Кидди, букмекерской конторе, куда я захожу довольно часто, и я на минуту остановился у стодолларового окошка послушать их ребячью болтовню. Мне кажется, они заполняли бланки на шестой забег в Хили, когда один из них сказал: «Моя мама не ставит на лошадок. Она считает, что все букмекерские конторы надо закрыть».

Это ранило меня в самое сердце, джентльмены. Я хотел отвести этого мальчика в сторону и сказать ему: «Сынок, твоя мама не должна ставить на лошадок. Никто не должен играть в эти игры, пока сам не захочет. Но до тех пор, пока кто-то хочет делать ставки, а кто-то другой хочет их принимать, ни у кого нет права говорить, что букмекерские конторы надо закрыть». Конечно, я не отвел его в сторону, чтобы все это ему высказать. Это было бы не совсем практичным подходом к делу. Практичный же подход — тот, что я всегда отстаивал и отстаиваю до сих пор — нужно ударить в самое сердце этой заразы! Уничтожить саму память о Правительстве и прочистить рану так, чтобы эта зараза никогда не смогла бы появиться снова на свет. Когда я думаю, что мысли невинного ребенка уже настолько испорчены, что он может болтать о том, что свободы его братьев должны быть ограничены, что у них должны быть отняты их невинные радости, моя кровь застывает в жилах, и я знаю, что это — измена!

Орсино рассеянно выслушал эту тираду и присоединился к взрыву аплодисментов, раздавшихся за столом. Ему никогда не приходилось конфликтовать с Правительством, и он с трудом верил в существование теневой террористической разведывательной службы, но Рейнер представил это настолько близким и угрожающим!

Тут встал Фрэнк и сухо проговорил:

— Кажется, мы отклонились от темы. Для тех, кому нужно освежить память, напомню, что тема эта — два удавшихся покушения и одно почти удавшееся. Мне пока не удалось заметить связи, если таковая существует, между ними, с параноидальной идеей возмездия Дика Рейнера. И особенно мне кажется неуместным слово «измена». Измена кому? Нам? Синдик — это не Правительство. Его нельзя ставить на одну доску с Правительством, со всеми сплетнями и символами последнего, иначе они сначала лишат нас свободы, а в конце концов — задушат. Синдик — это организация высоконравственная и добродушная, своего рода гедоническая. Тот факт, что она пришла на смену Правительству, мог произойти потому, что Правительство превратилось в безнравственную и негибкую организацию с пуританским характером, в нечто садо-мазохистское. Я не тешу себя иллюзиями, что Синдик — это навсегда, и надекк: ь, что никто здесь так не считает. Конечно, мне хотелось бы, чтобы это продлилось хотя бы, пока мы живы, пока живы наши дети и до тех пор, пока я могу представить себе наших потомков, но я не могу сказать, что меня очень трогает судьбы моих еще не родившихся пра-пра-правнуков. А сейчас, если есть здесь кто-то, кто не хочет, чтобы это длилось так долго, то ему я предлагаю самый короткий путь для утраты Синдиком своей нравственности — это для начала принять предложение Дика Рейнера объявлении войны. Это заставит нас ввести всеобъемлющую слежку за гражданами, цензуру, повысить налоги и акцизы, вести агрессивную войну. Как насчет того, чтобы вернуться к вопросу о покушениях?

Орсино потряс головой, полностью сбитый с толку. Но это ощущение исчезло, как только в комнату вошла девушка, прошептала что-то на ухо Эдварду Фалькаро и спокойно села рядом с ним. Чарлз был не один, кто обратил на нее внимание. На большинстве лиц отразилось удивление и что-то вроде неприязни. В Синдике существовали прочные традиции патриархата.