Егор Фомин - Сборник рассказов

Выбора не было, и Фалькон решился, наконец, на то, на что не решался никогда ранее. И решение это болью отозвалось во всем его теле.

Постепенно ему удалось остановить руку и, перебирая пальцами, перехватить нож. В таком скорченном положении он замер на несколько мгновений. Словно два человека боролись внутри его тела. От мастерства и опыта врага его спасала лишь сила собственной воли и память о людях, ради которых он должен жить.

Собрав все силы, он приготовился к последнему броску.

Почти без замаха, подавшись всем телом вперед, Фалькон метнул нож. Аристократ вздрогнул от толчка. Горячий бой Элиота прекратился вдруг, сразу, как обрывается тугая струна.

Извечная улыбка сошла с лица Аристократа, и он в недоумении посмотрел на свою грудь. Нож по рукоять вошел в его тело.

Лицо его посерело и исполнилось скорби.

— Почему?.. — отрывисто прохрипел он, спрашивая то ли у Фалькона, то ли в пустоту.

Тот в бессилии стоял полусогнувшись.

Слегка оправившись от опустошения, он поднял глаза:

— Что я наделал, — прошептал он в ужасе одними губами и неверной походкой пошел к трону.

Бой прекратился вечность назад. К воинам возвращалась их воля. Они держались за головы, вне себя от боли.

Немногие устояли на ногах. Большей частью они упали на колени или катались по полу. Элиот удивленно смотрел на своего наставника.

— Почему, — недоумевал Аристократ, — выигрывают в конечном итоге, с течением времени… всегда такие как ты?..

Он с грустью смотрел на Фалькона. Потом, схватившись за рукоять ножа обеими руками, выдернул его. Из раны фонтаном хлынула кровь на белоснежную одежду, чей свет неуловимо померк. Аристократ тяжело закашлялся.

— Почему? — продолжал он, протягивая нож дрожащими руками подошедшему Фалькону. Голос его порой срывался на хрип, вместе со звуками из его тела уходила жизнь. — Мы же, по таланту и дарованиям вам не уступаем, порой наоборот, и все наше отличие… мы живем на благо только себе… абсолютно. Вы — для других, а разве это… рационально, а люди зовут нас злом… Почему?

Фалькон склонился над ним. И видно было, что горе его не знает предела:

— Подожди, брат. Ты будешь жить, — бормотал он, поднимая Аристократа на руки и шатко направляясь к дверям.

— Не надо… брат, — прохрипел Аристократ, — я умираю… знать бы ответ… хотя вот… он… в вопросе… положи меня…

Видя, что глаза брата гаснут, Фалькон упал на колени и положил голову его себе на руки. Тот то ли закашлялся, то ли рассмеялся:

— Отец… будет недоволен… хотя он всегда… был недоволен… тобой… извини… брат… я не любил тебя… никогда.

Фалькон закрыл его остановившиеся глаза.

Потом тяжело поднялся и оглядел всех вокруг. Поражала горькая сухость в его взгляде, лице, фигуре. Он поднял руку, словно собираясь сделать какой-то жест, потом уронил ее, и хрипло бросил:

— По домам…

Аристократа не пришлось хоронить. Его тело исчезло, хотя когда, никто из присутствовавших не смог сказать определенно. Сразу же Фалькон повел Элиота домой.

Интересно, что из парка они в этот день так и не вышли. Вечером этого бесконечного дня, на привале, Фалькон попросил юношу достать Кристалл.

— Зачем, — изумился тот.

— Я научу тебя владеть им.

— Но, — удивился Элиот еще больше, — отец говорил, что на это уходят годы!

— Мальчик, — усмехнулся Фалькон, — я научу тебя главному — понимать, а остальное ты постигнешь сам.

На следующий день они прошли немного, но Элиот, вдруг, увидел в окружающих деревьях что-то знакомое. Сделав еще несколько шагов вперед, он чуть было не закричал от радости — это был лес его родины. Выйдя на опушку, он припустил было к замку, что был уже виден, но спокойный голос осек его:

— Я дальше не иду.

Элиот недоуменно оглянулся:

— Почему?

— Если я войду в твой замок, легко ли уйду потом?

Элиот глянул на фигуру, стоящую в невероятно густой тени дерева, и понял: убеждать бесполезно.

— Хорошо, — понурился он, — но ответь на два вопроса. Зачем в ту сторону мы шли так долго, а обратно — гораздо быстрее?

Фалькон без ответа легко скользнул к юноше, но продолжившая его руку сталь лишь зазвенела о клинок Элиота.

— Ты знаешь ответ, — сказал Фалькон, убирая оружие.

— Спасибо тебе. Я не могу даже выразить свою благодарность, — смешался Элиот, — ты столь многому меня научил…

— Не надо, — оборвал его Фалькон, — я научил тебя самому страшному из всех искусств человека — убивать.

С этими словами он полуобернулся в лес, собираясь уходить.

— Постой, — окликнул его юноша, — скажи, как тебя зовут?

— Друг, — ответил Фалькон через плечо, — я же показал тебе, как много миров во Вселенной. Прощай…

— Что же, здесь тебя будут называть «Фальконом», — едва слышно сказал себе Элиот, и крикнул уже пустому лесу, — Прощай!!!

Стрела

Говорят, будто есть человек, что идет из мира в мир, из времени во время. А еще говорят, что появляется он всегда там, где более всего нужен.

Сегодня таверна была полна как никогда раньше. И немудрено, за стенами ее бушевала гроза, да такая, каких уже давно не видели в городе Эльнере. Находясь на окраине города, таверна приютила и ремесленников, и мелких купцов, и заезжих крестьян, и простой уличный сброд.

Раньше в гуле голосов случайных собутыльников трудно было уловить что-то определенное, но вот уже несколько лет разговоры велись на одну тему — Барон Грегор.

Барон опять поднял налоги, Барон устраивает облавы, Барон сидит на шее и погоняет, Барон, Барон, Барон…

В городе несмотря на события последних лет было много приезжих и никто из посетителей не удивился, когда подсевший к одной из компаний человек долго и внимательно слушал разговоры и спросил, наконец:

— Ежели ваш барон разошелся не в меру, отчего не остановите его?

Сидевшие за столом дотошно оглядели новичка. Его рост и соответствующая очевидная сила внушали уважение, а открытое чистое лицо, обрамленное густыми волосами до плеч, схваченными серебряным обручем у лба, располагало к себе всякого.

Такому трудно было не поверить. Всю его фигуру окутывал свободный плащ, пропыленный не в одной дороге, казавшийся древнее своего владельца. Судя по всему, когда-то он имел темно-зеленый цвет.

— Как же, мы пытались, — пробасил дюжий крестьянин, раньше всех насладившийся видом пришедшего, — да разве тут сладишь? Поднялись наши выселки, а у Барона все солдаты как на подбор, железные. Бьют строем, что нож масло режет.

На глаза его накатило горе.

— Всех наших, и жен, и детей… и стариков… — продолжение фразы вместе с тягучей тоской большим красным носом крестьянина потонуло в обширной кружке хмельного варева.