Николай Романецкий - Обречённый на любовь

- В настоящей жизни... - проговорил Калинов. - А что же тогда здесь?

- Здесь? Здесь придуманная. Клод называет это Дримленд.

- А кто ее придумал?

- Не знаю... Наверное, мы все. Вместе... А почему ты все спрашиваешь?

- Потому что мне интересно.

- Странно, - сказала Вита. - Обычно те, кто сюда приходят, кое-что уже знают... Кто дал тебе номер?

Калинов внутренне сжался. Соврать что-то надо. Например, заявить, что номер дал Фараон.

- Никто, - сказал он. - Я подсмотрел.

- Правду сказал. - Вита облегченно вздохнула.

- Откуда ты знаешь?

- Знаю. Я чувствую, когда человек лжет. У нас тут не лгут.

- Совсем?

- Да. Даже те, кто в Мире лжет, тут не лгут. А если лгут, то больше у нас не появляются.

- Почему?

- Не знаю, - сказала Вита. - Не появляются - и все!

- Тогда я не буду лгать, - сказал Калинов. - Мне здесь нравится.

- А что именно тебе нравится?

- Ты.

Развлекаться изволишь, старый козел, сказал себе Калинов. Тоже мне, Пан! Только перед тобой не Сиринга, свирелью дело не закончится... [В древнегреческой мифологии нимфа Сиринга, стремясь сохранить девственность и избежать преследований Пана, превратилась в тростник, из которого Пан изготовил свирель.] Однако жалеть о сказанных словах ему совершенно не хотелось.

- Дурак! - Вита отвернулась, и Калинов понял, что сказанное им ей очень приятно. - Давай сбежим, - предложила она.

- Давай... Только Зяблик нас все равно отыщет.

- Не отыщет. Я ему сказала, что больше не люблю его.

Вот же чертенок, подумал Калинов. Как у нее все просто! Хочу - люблю, хочу - не люблю... Эх, быть бы помоложе!

- Не смотри на меня так, - попросила Вита.

- Как?

- Как старый дедушка... Который все видел и все знает. - Она прикрыла ему глаза теплой ладошкой. - Побежали?

Калинов поморгал, и Вита отдернула руку.

- Щекотно, - пояснила она.

Ау, молодость, снова подумал Калинов. А как было бы хорошо! Она бы, скажем, попала в беду. А я бы ее спас!.. Как в старинных романах.

Но развлекаться больше не хотелось. Хотелось серьезного и "ароматного".

3. ИСКУШЕНИЕ

Сбежали они сразу, едва Калинову возжелалось серьезного.

Мир пропал. Распахнулось вдруг изумрудное небо, запылали на нем два бледно-фиолетовых, призрачных солнца.

Калинов и Вита летели под солнцами, взявшись за руки. Далеко внизу ласково шевелился чернильный океан. Оба они знали, что лишь отсюда он кажется ласковым и ленивым, а там, внизу, волны достигают в высоту сотни метров. Да если еще учесть, что это не совсем вода. А точнее, совсем не вода...

Калинов содрогнулся: не отказали бы двигатели.

И тут же рука Виты куда-то исчезла. Он повернул голову и увидел, как девушка, с трудом удерживая равновесие, заскользила вниз. Крылья на ее спине безвольно трепетали в потоках воздуха, и Калинов понял, что сейчас произойдет. Он притормозил и бросился вниз, чтобы уравнять скорости и подхватить уже падающую Виту. Это ему удалось с первой же попытки, словно он всю свою жизнь только и делал, что занимался спасением погибающих в чужих небесах. Правой рукой он подхватил Виту за тонкую талию, а левой стал снимать с ее спины ранец и обвисшие крылья. Это тоже удалось, и он хотел было уже закричать от восторга, как вдруг понял, что его крыльям двоих не удержать. Вита принялась отдирать его руку от своей талии, но он подтянул девчонку к себе и вцепился пальцами в пояс.

Хорошо, что пояс узкий, подумал он. Не оторвет, сил у нее не хватит... Но как же мне теперь одной рукой умудриться снять с себя и надеть на нее крылья?

И тогда Вита повернула голову, и он увидел ее прищуренные глаза, равнодушные и чужие.

- Не надо, - сказала она зло. - Ерунда все это.

Калинов растерялся и чуть было не разжал пальцы.

А вокруг уже не было ни зеленого неба, ни фиолетовых солнц. Был серый теплый вечер. С далеких прерий остро пахло незнакомыми травами. Сзади доносилась разухабистая музыка. Там, у салуна, они оставили своих лошадей и шли теперь по узкой улице, протянувшейся между двумя рядами безжизненных нахмурившихся домов. Ноги, обутые в мокасины, мягко ступали по непривычно ровному камню. К ночи должен был пойти дождь, и это было хорошо, потому что в дождь уйти от погони ничего не стоит.

Калинов пробежал взглядом по окнам. Все окна были темны и молчаливы, только в одном, на противоположной стороне улицы, чуть-чуть дернулась цветастая занавеска. А может быть, ему просто показалось. До дома Нуартье оставалось еще метров двести. И тридцать минут до начала мертвого часа, когда по городу разрешается передвигаться только бледнолицым. Идти приходилось медленно, потому что "зажигалки" Вита спрятала под юбкой, и они ей очень мешали. А дело надо было сделать не мешкая, ибо завтра должна была вернуться семья Нуартье - жена и пятеро ребятишек. Уж они-то ни в чем не виноваты.

Послышались шаги патрульных. Патруль топал к салуну, чтобы зарядиться очередной порцией виски.

- Что-то они сегодня рано, - сказал Калинов.

- Целуй меня, - прошептала Вита.

Он втиснул ее в угол между домами. Острая боль пронзила ногу. "Зажигалки", вспомнил Калинов, но делать что-либо было уже поздно: патруль находился совсем рядом. Вита обняла Калинова за шею, и он прижал ее всем телом к стене. Жаркое дыхание девушки обожгло ему губы, глаза ее широко раскрылись, он увидел в их глубине желание и страх. Сердце колотилось так громко, что, казалось, этот грохот должны услышать все жители города. И тогда Калинов вытащил из кармана стилет и спрятал в рукав. Была еще, правда, маленькая надежда на то, что патруль слишком торопится в салун.

- Все хорошо, - прошептал Калинов.

Вита зажмурилась: их осветили сзади фонариком.

- Эй, краснокожий, помощь не требуется? - сказал кто-то.

Раздался грубый смех, и тот же голос гнусно выругался. Калинова поощрительно шлепнули по заду, снова заржали.

Виту начало трясти, и он еще сильнее прижал ее к замшелым камням. Боль в ноге стала почти нестерпимой. Не сорвать бы чеку, подумал Калинов. И кто бы мне объяснил, откуда в этом городке замшелые камни?..

Наконец, фонарик погасили, и патруль, зубоскаля и топая тяжеленными армейскими сапожищами, удалился. Калинов перевел дух, выпустил девушку из объятий и сунул стилет в карман.

- Пошли, - прошептала Вита, поправляя юбку.

Они двинулись дальше. Свет так нигде и не зажегся, фонари висели на столбах мрачными темными пятнами, похожие на замерзших нахохлившихся птиц. Подошли к дому Нуартье. Калитка, как и условились вчера, была не заперта. Калинов незаметно оглянулся по сторонам, вытащил стилет и осторожно открыл створку. Вошли. Во дворе почему-то было гораздо темнее, чем на улице, как будто Господь накрыл дом Нуартье капюшоном, спрятав их от всего остального, враждебного мира. Сзади чуть слышно щелкнул запор.