Григорий Адамов - Кораблекрушение на Ангаре

Вот, так сказать, основные принципы работы нашей электростанции, и процесс ее работы схематически можно изобразить вот так.

Жан Кларетон выбрал около себя более или менее чистое от камней место и на ровном песке стал чертить.

— Эти принципы, — продолжал Кларетон, — были разработаны и впервые выдвинуты еще в 1930 году на второй всемирной энергетической конференции в Берлине инженером и физиком Баржо. Все сулило успех этой удачной идее, но в те годы в капиталистических странах бушевал экономический кризис, от которого трещал весь буржуазный строй и о котором уже говорил товарищ Диего. Ни о каких новых электростанциях тогда не думали. Между тем, по подсчетам, выходит, что стоимость электроэнергии на станциях по методу Баржо обходится даже в пять-восемь раз дешевле, чем на гидростанциях. Прибавьте к небольшим капитальным затратам незначительную стоимость эксплуатации, и вам сделается понятным, почему наша станция работает рентабельно даже при укороченном периоде работы.

— По-моему, — сказал Виктор, — одной этой дешевизны недостаточно, чтобы компенсировать неудобства от укороченного периода работы станции. А что же делает вся промышленность вашего района летом, в те месяцы, когда ваша станция не работает? Откуда вся эта промышленность получает необходимую энергию? Или весь район замирает до зимы? Это, конечно, чепуха, но как все же дело происходит фактически?

— Это вполне серьезный вопрос, — ответил Кларетон, — но плановые энергетические органы, конечно, учли его. В тех местностях, где возле наших электростанций имеются реки и их падение можно использовать для получения энергии, там строятся гидростанции. Зимой эти реки почти полностью вымерзают, и поэтому построенные на них гидростанции могут работать с полной эффективностью как раз лишь в те теплые месяцы, когда наши «ледяные» электростанции должны прекратить работу. Таким образом, только такое сотрудничество может обеспечить район бесперебойной подачей энергии. Если же нет подходящих условий для постройки гидростанций, то приходится, как это ни тяжело, строить тепловые станции на привозном или, в очень редких случаях, на местном минеральном топливе.

— Какая же станция кооперирована с вашей? — спросил Диего.

— Недалеко от нас, около трехсот километров к востоку, протекает бурная, порожистая река Пясина. Там сооружена гидростанция на сто тысяч лошадиных сил, с которой мы и сотрудничаем.

На этой станции, кстати, работает инженер Кечмаев, тунгус, земляк и сородич Жени Ляпуновой. Ему сейчас уже лет за сорок. Он был одним из первых тунгусов, приехавших в Ленинград и поступивших в школу, а потом и в Университет северных народностей. Это очень талантливый инженер, который нигде не хочет жить и работать, как только в своих родных тундрах. Между прочим, и Женя Ляпунова, которая сначала воспитывалась в одной из кочевых советских школ, под его влиянием была потом также отправлена в Иркутск и пятнадцати лет была уже студенткой университета. От инженера Кечмаева и начинается, в сущности, вся эта история, которая произошла с Женей и Корнеем Бойцовым.

— А! — воскликнул Игнат, чрезвычайно оживившись. — Наконец-то выплывают наши герои!

— А если в этой истории, — со смехом добавила Вера, — будет небольшая порция романтики, то удовольствие Игната не будет поддаваться описанию.

— Романтику, — сказал Жан Кларетон, — вы найдете везде, где человек вступает в смертельную схватку с природой или с какой-нибудь иной враждебной силой.

Именно такой характер имеет история, которую я хочу вам рассказать. Началась она с того, что Кечмаев захотел нанести визит своей землячке Жене, которая только что приехала на нашу станцию. Дело было зимой, вернее, в конце зимы.

Гидростанция Кечмаева не работала. Пясина по обыкновению промерзла до дна и воды не давала. На станции шел лишь обычный зимний ремонт агрегатов и другого оборудования. Поэтому Кечмаев и позволил себе эту прогулку к нам. Он сговорился с Женей по радио, что в тот же день к пятнадцати-шестнадцати часам он будет у нее.

Женя разговаривала с ним из своей лаборатории, которая находилась в конце галереи над турбинным залом. Приезд Кечмаева так обрадовал ее, что она почувствовала необходимость сейчас же поделиться своей радостью с кем-нибудь из нас. Еще с детства Женя окружала Кечмаева ореолом героизма и робким поклонением. Его отъезд из родного полудикого урочища в далекий и страшный мир русских, где творятся сказочные дела, где идет борьба со злыми духами всего мира, потом его приезды в родные становища в чужой русской одежде, с чужими манерами, с непонятными вещами и странными речами, необыкновенная почтительность, которой сородичи окружали его в эти приезды, — все это вселяло в маленькую Женю сначала чувство страха перед Кечмаевым. Потом это чувство перешло в глубочайшую привязанность, когда под влиянием Кечмаева Женю отдали в советскую кочевую школу, а потом отвезли в Иркутск.

Они не виделись уже года три, и бурная радость Жени от предвкушаемой встречи, естественно, искала выхода. Она быстро окончила свой обычный ежедневный анализ образцов морской воды, бутана, холодильного гидрата, прибрала свои пробирки, колбы, реактивы и, скинув халат, выбежала на галерею. Хотя прошло уже больше месяца со дня ее приезда к нам, она все еще не вполне свыклась с нашей станцией. Я не раз наблюдал, как она, выходя из лаборатории на галерею, останавливалась в восхищении перед картиной, которая развертывалась у нее под ногами.

И действительно, на свежего человека наша станция производила большое впечатление. Представьте себе огромный зал, длиной около двухсот метров.

Противоположные стены его почти сплошь стеклянные с огромными двойными стеклами. На высоте тридцати метров Женя на своей галерее казалась маленькой черной птицей. Глубоко внизу под нею, прильнув к полу, вытянулись в два ряда семьдесят пять черных горбатых турбогенераторов мощностью по две тысячи киловатт каждый. Они похожи на стадо гигантских черепах, ползущих куда-то в неведомые дали под непрерывное гудение. Но каждая из них как будто держится на привязи кем-то там, наверху, под потолком, куда протянулись, как лес лиан, до половины изогнутые светло-серые трубы. На этой высоте каждые четыре трубы, как огромные опрокинутые четырехсвечники, сходились, сливались в одну, вытягивались тонкими колоннами ввысь, к потолку, и, пробившись сквозь него, исчезали.

Эти трубы отводили из каждой турбины отработавший в ней пар бутана в конденсатор, где он должен был сжижаться и в виде жидкости вернуться опять в котел-испаритель.

Внизу, в зале, царило безлюдье, и черные горбатые существа жили своей задумчивой жизнью, предоставленные самим себе. Лишь изредка по среднему проходу, как по проспекту, бесшумно проносился электрокар с человеком на его площадке. И опять надолго безлюдье.