Валерия Аальская - Головастик

А я невольно залюбовался сестренкой — единственной из нас, кто сумел выучиться игре на малой арфе, гитаре, фортепьяно (обязательная ступень обучения для всех младших леди благородных Домов; даже несмотря на то, что толку с музыкального образования было чуть) и свирели — тут уже безо всякий учителей. Какой мальчишка не умеет насвистывать на дудочке?.. Я не умею, хотя она пыталась меня научить.

Она пишет стихи — не знаю, как они хороши с литературной точки зрения, но мне нравится. Да, я и сам пытался, но в "изящных искусствах" я был хуже круглого нуля — тот хотя бы даже и не старается.

Она неплохо (на мой почти профессиональный взгляд) программирует — хуже меня, но для девушки даже запомнить простейшие теги уже прогресс. Не знаю уж, как все это сочетается с ямбами и хореями… я никогда не спрашивал… я вообще многое не успел о ней узнать…

Она лучше меня, во всем — умная, старательная девушка, она могла бы принести роду Фииншир славу, помочь его процветанию и вернуть заслуженное кресло председателя Всеобщего Совета Домов — лет двадцать назад Глава Дома Фииншир являлся главой обоих Советов… удачно выйдя замуж и не потеряв хладнокровия, присущего всем потомкам нашей фамилии, она могла бы принести выгодный союз с чуждыми родами. Но отцу все равно: он видит лишь свою чистокровность, застившую ему глаза.

Честь Рода… прикрываясь ею от редких стрел, как щитом, человечество, похоже, уходит все дальше по дороге бесчеловечности.

На ужин подали картофель по-французски; не знаю, чем он отличается от обычной жареной картошки с луком и вбитым яйцом — вероятно, напыщенным названием.

В нашем доме не принято ждать опоздавших; ровно в семь отец или, в его отсутствие, дед вооружается вилкой и ножом, желает всем приятного аппетита и с аристократическим профессионализмом начинает разделку своей порции на микроскопические кусочки. Мы ему благородно киваем и занимаемся порциями своими; старательные киберы с белоснежными полотенцами бдительно следят, чтобы никто ничего не просыпал и не пролил, а если это не дай процессор случится, эта оплошность осталась незамеченной.

Отвлекать представителей рода Фииншир не принято; в семь утра, полдень и семь вечера жизнь нашей вилле замирает. Если отец услышит даже просто газонокосилку — будет страшная буря, которую лично я предпочту не наблюдать.

Аластор с нашими "милыми семейными посиделками" свыкся довольно быстро; однажды вечером мы попытались пересчитать все писаные и неписаные правила наших Домов, но сбились на пункте под номер четыреста семьдесят шесть. Я не сомневался, что этот список неполный, но вспоминать дальше у нас не было сил ни физических, ни духовных: я едва не умер, пока хохотал над изящной и серьезной формулировкой Аластора "всегда ходить с напыщенной рожей" (это был пункт сто двадцать четвертый, которым мы в тот момент сочли возможным пренебречь).

Еще были такие правила, как: не топать на балконах; молчать, проходя мимо садовника (этот запрет был довольно логичен: иначе он мог заболтать любого до смерти, привязавшись к какой-нибудь ничего не значащей фразе); не смеяться громко; не ругаться нехорошими словами; разговаривать высоким штилем или хотя бы стремиться к этому; не насыпать в чай сахар, даже если хочется, потому что ложечка звенит; не разговаривать с немногочисленными слугами; называть всех полным именем и титулом (самый часто нарушаемый запрет); не включать бытовую технику после двадцати двух, потому что она якобы жужжит; не ходить по дому в джинсах, а соблюдать английский этикет — платья строгого покроя девушкам, классические брюки парням; не сбегать по ступеням; не опаздывать на обед…

Поэтому когда Винкл с опозданием на шесть минут сбежала по лестнице в неприлично коротком, развеваемом игривым сквозняком коктейльном платье, с открытой спиной и ногами, обнаженными от беззастенчиво задранного подола до тонкой шнуровки босоножек на высоченных шпильках, у нас с Алом совершенно одинаково отвисли челюсти.

Нет, нас, конечно, уже ничто не удивит… Но отец ее точно выпорет!.. если поймает, конечно…

— Добрый вечер, матушка, — смиренным тоном в духе романов о средневековье произнесла Винкл вместо традиционного приветствия, после чего жизнерадостно помахала нам с Алом обеими руками и на всю столовую объявила: — Привет!

— Вин… — (мама старательно, но неубедительно закашлялась) — Винетт!! Что это на тебе… одето?!

— Платье, — "объяснила" Винкл.

— Оно… неприличное! — грозным обличающим голосом произнесла Сара. — Сними его немедленно!!

— Прямо здесь?.. — невозмутимо уточнила моя наглая сестрица, хватаясь за левую бретельку и опуская ее все ниже.

Сара неприлично громко взвизгнула.

— Прекрати!!! Садись за стол, — отрывисто приказала Сара. — Ты сегодня без десерта!!

Винкл так вздернула бровь, что мама, наконец, отцепилась от ее внешнего вида и вернулась к картошке, с которой она расправлялась, как с кровным врагом, испортившим ей всю и без того не слишком счастливую жизнь.

Моя сестрица, напротив, весь вечер была до странного оживлена, болтала какие-то глупости, назвала Ала "лапусечкой", игриво ему подмигнув, Марку отправила воздушный поцелуй, а на деда вылила кружку с чаем.

В течение ужина мама постоянно меняла цвет лица с серовато-белесого на зеленовато-бледный и обратно, что делало качественно замаскированные морщины все более и более заметными. Марк уронил вилку, страшно смутился и принялся до того увлеченно разделывать поданный в качестве второго блюда шницель, что тот поспешил ускользнуть на белоснежную скатерть, теперь уже бессердечно испорченную. Киберы жутко волновались, крутились на маленьких колесиках, жужжали щетками, но на стол не поднимались, потому что Винкл постоянно на них шикала (две директивы: убрать быстрее и не мешать людям явно вступили в нешуточный спор в слабеньких процессорах); жирное пятно оставалось бельмом на глазу до самого окончания трапезы. Ирина нескрываемо хихикала, но открыто в переговоры не вступала; ее муж был занят исключительно картофелем и лишь изредка отрывался от него, чтобы поинтересоваться самочувствием супруги (Ирина, как выяснилось позже, снова была беременна). Отец молчал; однако, вид у него был настолько мрачным, что трогать его не решилась даже разошедшаяся Винкл. Ал сидел тихо, как мышь под веником.

Я дипломатично сцеживал ухмылки в салфетки, но один раз все же не удержался и показал расшалившейся девчонке кулак. Винкл сочла возможным проигнорировать.

После ужина я уже привычно ухватил сестрицу за локоток, взглядом извинился перед подозрительно задумчивым Алом и аккуратно вывел ее из столовой.