Наталия Мазова - Янтарное имя

- В лице отдельных своих дочерей, - не выдержал он.

- А этот вопрос мы вообще обсуждать не будем, - она подняла руку в благословляющем жесте. - Иди, и да будет светел твой путь,.. Мэреллиэн Гитбаор!

Первое, что он увидел, выйдя от Верховной Жрицы, была Лиула, кружащаяся по темно-зеленым плитам с мечом послушницы в руках. Гинтабар узнал первые, самые несложные фигуры "танца клинка". Черные волосы-дождь вуалью упали ей на лицо, широкие алые рукава невесомо скользили по рукам. Сильная, гибкая, смертоносная красота...

Он иронически ухмыльнулся. Может быть, и красота, но уж никак не смертоносная. Если бы она попыталась ударить из такого положения, то вывихнула бы себе обе кисти. Вот и послушница, которую уже явно кое-чему научили, посмеивается снисходительно, сидя на полу среди кожуры скальных ягод...

А Лиула искоса глядела на него и думала, что эти стены с их бледной прохладой никогда не знали, что такое золотой свет заходящего солнца, пока Гинтабар не остановился здесь в раздумье и на лицо сидящей девушки не пал теплый отсвет его солнечного ореола...

- Кончай выпендриваться, - он потуже стянул узел на вышитой головной повязке. - Отдавай железку хозяйке, и пойдем.

* * *

- Ты хоть понимаешь, о чем речь? Другой мир - это тебе не заморские страны. Не Элеймар, не Королевства Грозы, не острова за океаном! Там просто не существует Силлека, вообще, даже как понятия. Ты будешь вынуждена, слышишь, обречена выдавать себя за кого-то из этого мира - а как ты это сможешь сделать, не обладая способностью знать, не спрашивая, и понимать язык, не изучая? Я уж не говорю о том, что есть масса миров, где мужчина - все, а женщина - ничто, где в ней ценится только красота, а до ее ума в лучшем случае никому нет дела!

- Я научусь, - проговорила Лиула, но в голосе ее не чувствовалось уверенности.

- Да пойми ты, этому не учатся! Эти способности или возникают сами... или не возникают! Пресветлая Хасса сказала бы - даруются свыше, а я как записной еретик уж и не знаю, что сказать...

- Но у тебя же они есть. А я буду с тобой. Неужели ты не защитишь меня?

Он застонал:

- Обо мне и моих проблемах уже давно речь не идет! Но ты о себе подумай, сокровище мое! Сколько ты сможешь выдерживать такую жизнь? Год? Полгода? Собой ты в иных мирах быть не сумеешь, а притворяться в конце концов устанешь. Но вернуть тебя в Опалию я не смогу при всем желании. Я же объяснил тебе, в чем сущность Закона Истока - мы рискуем возвратиться сюда через многие сотни лет. Неужели тебе хочется стать такой же скиталицей, как я, чтобы нигде в мироздании не было места, о котором ты могла бы сказать: "Да, я оттуда"?

Ветер. Черный ночной ветер, швыряющий в лицо пригоршнями мокрой мороси. Где-то в лесу дикий кот заплакал свою боевую песню...

- Я уже ушла из дома. Я знаю, как это. Уйду и из мира, если за тобой. И давай не будем говорить о том, что еще не случилось.

"О небо, она ведь даже не понимает, что живет в мире, где я могу почти без страха бросить ее одну здесь, в лесу, на ночной дороге! Когда она дойдет до ближайшего поселка, ее накормят и пустят переночевать, и при этом не изнасилуют, не отнимут нарядной одежды, не попытаются сделать служанкой или силком выдать замуж за деревенское мурло! Женщина священна!"

- Держи меня за руку, - приказал он после долгого молчания. - И не отпускай, пока я не разрешу...

* * *

Когда пыль, поднятая всадниками, снова осела на дорогу, а их голоса, смех и лязг доспехов стихли в глубине леса, силуэты деревьев на опушке поплыли, словно в знойном мареве над костром. Миг - и с холма на дорогу сбежали три девушки в одинаковых зеленых платьях. Две из них были похожи как близнецы - невысокие, полненькие, с круглыми улыбчивыми лицами, вот только у одной кудряшки были каштановые, а у другой - черные. У третьей девушки, повыше и посерьезнее, светлые волосы были заплетены в две длинных косы.

- Ну, что, девчонки, выбрали? - спросила та, что с черными кудрями. - Чур, мой - в малиновом плаще и с золотыми шпорами!

- Нет, мне больше по нраву паренек в голубом, мечтательно проговорила блондинка. - Представляю себе его глаза, когда он меня увидит!

- А я даже и не знаю, кого! - рассмеялась каштановая. Один другого лучше, прямо глаза разбегаются! Может, менестреля?

- Менестрель Осинкин, - оборвала ее блондинка. - Она специализируется исключительно по ним. Как он тебе, Осинка?

- О, это что-то особенное! - из путаницы ветвей и листьев выступила еще одна девушка, тонкая, тихая и изящная. - Волосы как мед, глаза как сосновая кора на солнце, а голос!.. Нет, это чудо я никому из вас не уступлю!

- Ну и ладно, - не стала спорить каштановая. - Я тогда займусь тем, что в сером и с серебряной звездой на груди...

Дорога была долгой и утомительной. Опять же много возни вышло с разбивкой лагеря на ночь, с костром... Оруженосцы барона Эсгрева оказались на редкость бестолковыми и поставили шатры, как должно, лишь с третьей попытки. Зато шатер графа Виэлло был поставлен буквально в мгновение ока, так что граф, сославшись на усталость и ноющую старую рану, сразу же удалился туда, оставив присматривать за порядком сыновей.

Поэтому и посиделки у костра с гитарой вышли достаточно короткими. После третьей или четвертой песни Эсгрев запустил в кусты обглоданной заячьей костью, что-то пробормотал насчет того, что имеет смысл поберечь до турнира как силы, так и вино, и вылез из пламенного круга. За ним последовали оба молодых Виэлло. Гинтабар спел еще пару песен, а затем, видя, что пажи и оруженосцы тоже начали разбредаться кто куда, направился к своему шатру.

Лиула, вконец измотанная сегодняшним переходом - из замка Виэлло выехали в семь утра - уже спала, позабыв выплести из волос хрустальные бусы. Гинтабар немного посидел над ней, потом поправил смятый плащ, которым она была укрыта, и снова вышел из шатра с гитарой, направляясь в сторону от лагеря рыцарей - на берег озера.

Близилась полночь. Луна с еще вдавленным левым бочком поднялась над лесом и прочертила по воде сверкающую дорожку. Легкий туман пополз вверх по склону, туда, где потихоньку гас костер и смолкали последние разговоры. Тишину, накрывшую мир, нарушал лишь легкий шелест ночного ветра в листве да вкрадчивый шепот маленьких волн, толкающихся в берег у самых сапог менестреля. Ему представилось, что они, как котята, норовят потереться головенками о его ноги...

Он сел на ствол поваленной сосны, выглаженный ветром и водой до серебристого сияния, и осторожно коснулся струн. Тихо и легко, не нарушая спокойной гармонии ночи, он начал вплетать в нее свою мелодию. "Скрещенье дорог". Эта вещь была словно создана для такой ночи, когда чувствуешь себя беспричинно счастливым и любое таинство воспринимаешь как должное. Сначала он только наигрывал мотив, затем незаметно для себя начал напевать...