Кевин АНДЕРСОН - Журнал «Если» 2002 № 08

— Преврати искусство в объектив, чтобы рассматривать все грани жизни. Чтобы рисовать или писать краской предметы, мало просто подражать тому, что ты видишь. Прежде необходимо понять эти предметы. Подарить своему искусству его собственную жизнь.

Гарт сначала ничего не сказал, а только продолжал мазать кирпичи. Под двумя взмахами кисти исчезли три четверти улицы. Он потратил часы, тщательно выписывая каждый булыжник. Теперь он вверг их все в небытие менее чем за минуту.

— Если хочешь, я тебе помогу, — предложила Мягкая Скала. — Вместе мы справимся за полчаса.

За все годы, проведенные им в Опадающих Листьях, Мягкая Скала никогда не предлагала ему помощь. Но выполнять эту работу было неизмеримо тяжело, и он не знал, хватит ли у него сил смотреть, как другая рука закрашивает изображения, в которые он столько вложил. Почти то же, что смотреть, как кто-то стирает его душу…

— Нет. Думаю, мне следует сделать это самому. Ответственность лежит на мне. — Тут он опустил кисть и обернулся к наставнице. — К тому же это даст мне время обдумать ваши слова.

Удовлетворенная его ответом, Мягкая Скала, шелестя небесно-голубым одеянием, вышла из подвала.

Тереза лежала без сна в темноте, слушая мирные звуки, исходящие от спящих товарищей. Теплое дыхание, мягкое посапывание, шорох под одеялами. Глаза девушки были открыты, но видеть она могла только смутные очертания. Ничего четкого, ничего определенного.

Совсем как ее понимание жизни.

Рядом с ней в обширной общей спальне тяжело дышал Гарт, погруженный в свои сны, а Эдуард по другую сторону ее кровати, наоборот, переворачивался с боку на бок, не находя покоя даже во сне. Одну руку он закинул на ее узкую кровать, и она прикоснулась к его запястью, осторожно обвела пальцем еле видный имплант ОЛ. Эдуард что-то пробормотал, но не проснулся.

Дарагон спал в противоположном конце комнаты. В соседнем помещении слышалось сонное бормотание детей младшего возраста, спящих сладким сном. Один тихонько захныкал, возможно, после тревожного видения. Рядом по коридорам ходили монахи, бдительно прислушиваясь. За стенами творил свою музыку ночной город, совсем иной, чем мир Опадающих Листьев.

Тереза лежала без сна, растерянная, опустошенная, нуждаясь в чем-то… Она замигала, но ясности не возникло. ЧТО ВСЕ ЭТО ОЗНАЧАЕТ?

Здесь ее окружали такие же, как она, девушки и юноши, с которыми она выросла, ее первые любовники, просто друзья или то и другое вместе. Их всех принесли сюда младенцами, словно предметы, пожертвованные для дешевой распродажи. Монахи принимали их, будто дары, растили без фамилий. Они учили детей развивать внутренние силы, понимать свое сознание, свое тело. Практика в том, что необходимо для выживания, ждет их позже, когда они окажутся во внешнем мире. Терезе хотелось узнать, откуда она, почему ее биологические родители отдали дочь в Опадающие Листья, почему не захотели растить ее сами. Здесь ни у кого из ее друзей не было не только семьи, но и никакого понятия, откуда они.

Гарта и Эдуарда это не интересовало. Они жили ради самих себя, смотрели вперед, а не назад, и не испытывали особого любопытства к своему происхождению. А Дарагон, наоборот, только об этом и думал. Наедине с Терезой он строил всякие фантазии вокруг своих отца и матери, которых никогда не видел. Его терзало желание узнать, откуда он явился и чем отличается от остальных детей.

Этот юноша с миндалевидными глазами не был способен даже к простейшим упражнениям с сознанием, которые не представляли ничего трудного для остальных обучающихся. Почти на год старше Терезы, Эдуарда и Гарта, Дарагон в ближайшее время должен был пройти испытание, как Канша, но до сих пор ничем не обнаружил, что способен к перепрыгу.

И Тереза тревожилась за него.

В смутной полутьме она повернулась, чтобы взглянуть на свою маленькую тумбочку, на две импровизированные вазы — обычные стаканы, в которых стояли по отдельности два неувядающих букета, которые более недели назад подарили ей Эдуард и Дарагон.

Девушка вспомнила, как они оба подошли к ней, сияя гордостью. Они кинулись к ней, стараясь опередить друг друга, чтобы первым вручить многокрасочное изобилие декоративных цветов, несравненно более прекрасных, чем те растеньица, за которыми она ухаживала в монастырском саду-огороде.

— Мы раздобыли их для тебя, — тихо сказал Эдуард, протягивая ей букет.

— Только не говори Мягкой Скале, — настойчиво попросил Дарагон.

Она взяла цветы, вдохнула экзотический аромат. Друзья стояли в боковом коридоре возле открытого окна, выходившего во внутренний двор между замшелыми кирпичными стенами. Гарт перед этим гулял с Терезой, полный внутреннего смятения, его одежда и волосы пахли свежей краской. А теперь он просто смотрел, довольный тем, что видит свою подругу счастливой.

— Мы думали, они тебе понравятся, — сказал Дарагон, и Тереза постаралась принять у него цветы с тем же восторгом, как и у Эдуарда. — Собственно, нам не следовало…

— Мы хотели, чтобы ты улыбнулась, Тереза, — перебил Эдуард. — И значение имеет только это.

От радости она обняла обоих и села на скамью под окном. Она слышала, как снаружи монахи и дети пололи, окучивали, готовили грядки под новые овощи.

Эдуард в веселом возбуждении болтал об их приключениях на улицах, а Дарагон делился своими впечатлениями. Он все еще не оправился после шока от взрыва и гибели машины, свидетелями которой они оказались.

— Не знаю, остался ли жив человек внутри, — сказал Дарагон. — Он был как будто тяжело ранен.

— И, по-моему, мы видели фантома, — снова перебил Эдуард, гордо задрав подбородок. — Когда я выйду отсюда, то начну перепрыгивать из тела в тело, меняя их одно за другим, и проживу пятьсот лет.

Тереза нахмурилась.

— Ты хочешь стать фантомом, чтобы добавлять годы к своему возрасту? В жизни должна быть более высокая цель, ты не согласен?

Хотя они были самыми близкими ее друзьями, Тереза чувствовала себя не совсем такой, как они. Это она вглядывалась в небо и смотрела на облака, это она пыталась постичь непостижимое. «Что происходит после смерти? Зачем мы здесь? Имеет ли значение то, что мы делаем? Куда мы идем?»

Теперь она сказала осторожно:

— Каждый год, который ты прибавишь к собственной жизни, Эдуард, ты должен отнять от жизни кого-то другого. Об этом ты подумал?

Дарагон серьезно кивнул, но Тереза подозревала, что кивнул он только по привычке во всем с ней соглашаться. Она часто брала его под свое крыло, потому что он не перебивал ее сложные и сбивчивые рассуждения на темы духа и тела, а Гарта и Эдуарда ее умствования не интересовали, им не хватало терпения долго выслушивать подругу. Дарагон просто смотрел ей в рот, но и он ничего не понимал.