Боб Шоу - В двух лицах

А Кэт уходила все дальше, и внутренний голос твердил ему, что нельзя позволить, чтобы она шла ночью по городу одетая так. Он вновь вступил все в тот же бой со своей гордостью, а потом зашагал в противоположном направлении, изнывая от отвращения к себе, злобно ругаясь…

Ощущение томительной беспредельности, смещение перспектив и параллакса, немыслимые переходы, в которых искривления пространства-времени извиваются между отрицательностью и положительностью, а в центре зияет бесконечность — божественная, иллюзорная, горькая…

Бретон вцепился в ручки кресла и не разжимал пальцев, пока звук его тяжелого дыхания не слился с тишиной комнаты. Он встал, отошел к камину и завел старинные часы в дубовом футляре. Тяжелый ключ холодил ему пальцы — холодный и такой реальный! За окнами снова падал снег — мелкими сухими кристалликами, и за стволами деревьев недавним призрачным прошлым вспыхивали фары машин. Дом заполняли терпеливые бурые тени.

Он пошел на кухню и занялся кофе, пока его сознание медленно освобождалось от паралича, вызванного переходом. Потеря нервной энергии была еще одним привычным следствием возвращений в прошлое, но на этот раз они превосходило все прежние. Дожидаясь, пока закипит вода, Бретон с запозданием сообразил, что этот переход был необычен и в других отношениях

— в частности, из-за вторжения фантастического элемента. Вязы, растущие посредине 14-ой улицы, удивили его, но ощущение шока объяснилось не просто их неуместностью там. Они были полупрозрачны, словно изображения, проецируемые на более плотный фон, но ведь эта мохнатая арка была реальной. Он где-то ее видел, она что-то означала… но что?

Когда кофе сварился, Бретон открыл холодильник, но там не оказалось ни сливок, ни молока. При мысли о черном кофе его желудок запротестовал, но дальнейшие поиски в оскудевшей кухне показали, что из жидкостей там имеются только остатки рассола в банке из-под маринованных огурцов. Бретон налил в чашку черное варево, над поверхностью которого пар завивался серыми спиралями, и вернулся с ней в гостиную. Он сел, отхлебнул кофе и попытался обдумать, как снова взяться за дела, но комнату окутывал сумрак, и на него вновь навалилась усталость. Недели лечения и отдыха было мало, чтобы устранить все последствия его долгого запоя.

Несколько часов спустя Бретон проснулся почти в полной темноте. В комнату просачивался тусклый лиловатый свет уличного фонаря, и на внутренней стене тревожно подрагивали тени деревьев. Сдерживая дрожь и прилив жалости к себе, Бретон выпрямился в кресле и подумал, что надо пойти куда-нибудь поужинать. Поднимаясь на ноги, он заметил колышущиеся тени веток на мертвом сером экране телевизора — и вспомнил, где видел эти три вяза.

В программе местных новостей была показана фотография места, где нашли Кэт — рядом с тремя вязами.

Беда была в том, что вязы, которые он видел во время перехода, не замерли в вечной неподвижности фотоснимка. Они двигались… черные ветки клонились и взметывались на ветру. Они были… — Бретон поколебался, прежде чем употребить это прилагательное — реальными. Воспользовавшись им, он показал, что его отношение к переходам изменилось, что где-то в его сознании возникла потребность верить, что сегодня днем он действительно видел Кэт. Неужели, холодно спросил себя Бретон, его одинокое, измученное виной создание отвергло все законы природы и вернулось назад сквозь время? Предположим, извечное человеческое желание сделать невозможное — вернуться в прошлое и исправить ошибки, было психической силой, скрытой за всеми его переходами? Это объяснило бы, почему воссоздаваемые сцены всегда совпадали с критическими моментами, когда ход его жизни катастрофически менялся. Неужели он — потерпевший неудачу путешественник во времени, прикованный к настоящему неопровержимой реальностью своего плотского тела, но каким-то образом высвобождающий нематериальный аспект своей личности, чтобы оглянуться на прошлое и бить кулаками по его невидимым стенам? Если так, то — Боже, избави! — он обречен вновь и вновь переживать ужасную последнюю сцену с Кэт до конца своих дней. И три вяза замаячили…

«Надо уйти отсюда! — подумал Бретон. — Найти шумный ресторанчик с проигрывателем, клетчатыми скатертями, пошлейшими огромными помидорами из пластмассы на столиках, с нормальными людьми, спорящими о том, о сем с другими нормальными людьми».

Он погасил свет во всем доме, переоделся и уже открыл входную дверь, когда в ворота свернул видавший виды «седан» и забарахтался в снегу. Распахнулась правая дверца, из нее выбралась Хетти Колдер, с откровенным отвращением оглядела снег и в отместку выстрелила в него колбаской пепла.

— Решили пройтись? Мы с Гарри заскочили проверить, не требуется ли вам что-нибудь.

— Требуется! — Бретон даже удивился радости, какую ему доставил вид ее плотной облаченной в твид фигуры. — Приглашаю вас пообедать со мной. Ваше общество доставит мне большое удовольствие.

Он залез на заднее сиденье и обменяются коротким приветствием с Гарри Колдером, лысеющим библиофилом лет пятидесяти. Хаос хозяйственных сумок, шарфов и журналов на широком сидении вокруг ободрил его, он почувствовал, что вернулся в нормальный, ничем не осложненный мир. Он внимательно всматривался в скользящие за стеклом рождественские витрины, подмечая каждую мелочь, не оставляя места для мыслей о Кэт.

— Как вы, Джек? — Хетти оглянулась на крохотное уютное королевство Бретона. — А то, когда я вас отвозила днем, вы не очень хорошо выглядели.

— Ну, тогда я и чувствовал себя не очень хорошо, но теперь все прошло.

— Но что с вами было? — не отступала Хетти.

Бретон поколебался и решил испробовать правду.

— Откровенно говоря, что-то со зрением. Словно правый глаз окутали цветные огни.

Неожиданно к нему обернулся Гарри Колдер и сочувственно поцокал языком.

— Радужные зигзаги, э? Так, значит, и вы такой?

— Какой — такой? О чем вы говорите, Гарри?

— У меня тоже так бывает, а потом начинается боль, — ответил Гарри Колдер. — Это обычный предварительный симптом мигрени.

— Мигрени? — У Бретона точно что-то всколыхнулось в подсознании. Но у меня голова никогда не болит.

— Да? В таком случае, считайте себя одним из немногих счастливцев. То, что я переношу после того, как эти прелестные огоньки перестают перемигиваться, описать невозможно. Вы просто не поверите.

— Я не знал, что между такими расстройствами зрения и мигренями существует связь, — заметил Бретон. — Видимо, вы правы, и мне следует считать себя редким счастливцем.

Его голос даже ему самому не показался убедительным Вера Бретона в возможность путешествий во времени рождалась болезненно, на протяжении многих месяцев.