Феликс Крес - Черные мечи

— Я отвратителен и глуп? — переспросил он. — А ты? Ты и в самом деле веришь, что весь мир существует для тебя? Что он крутится вокруг тебя и тебе подобных красоток, которые только и могут, что медленно сбрасывать платья в апартаментах богатых ухажеров, которых один вид меча бросает в дрожь? Все вы, с вашими гордо стоящими перед именем тремя буквами, дураки, живые трупы, лишенные души. Золото и титулы, золото и титулы…

Он замолчал.

— Байлей — другой. Или хотя бы пытался быть другим… Потому… я и подарил ему свою дружбу.

Она продолжала с отвращением смотреть на него:

— Я тебя презираю. Ты самый обычный неотесанный варвар. Жаль, что я не поняла этого сразу…

Он засмеялся. Она чувствовала, что смех его деланный, но не могла его вынести. Придержав коня, она поотстала. Он даже не обернулся.

Лейна возмутилась. Приключение, сперва манившее своей экзотичностью, внезапно обернулось кошмаром. Похититель нарушил все правила; он был не таким, каким обязан был быть. Восхищение его решительностью и мужеством исчезло без следа, когда оказалось, что решительность — просто отсутствие хороших манер, а мужество, по сути, — примитивная дикость. Ей стало жалко себя. Злость на то, что она дала себя обмануть, поддавшись первому впечатлению, перекинулась на Гольда. Во всем виноват он! Глупец! Даже не понимает, что теряет… Она задавала себе вопрос: почему она все еще с ним едет и что вообще делает в обществе этого человека?

Злость, вместо того чтобы утихнуть, нарастала.

Лес на горизонте превратился из узкой линии в полосу, становившуюся все шире. Выносливые кони шли ровным, размеренным шагом. Гольд знал, что они могут так идти, попеременно то шагом, то рысью, целыми днями, без отдыха.

Он поудобнее устроился в седле. Леса. Широко раскинувшиеся леса, потом граница и — Громбелард… Страна, проклятая Шернью. Край вечных туч и дождей. Шернь желала, чтобы громбелардские горы непрерывно поливала вода, и с известной только ей целью собирала над ними тучи со всей Империи. Гольд любил эти тучи. Вечно голубое небо Дартана протекало у него между пальцев, когда он мысленно дотрагивался до него. Оно было тонким и слабым. Таким же слабым, как люди, которые под ним жили.

Он обернулся к Лейне. Взгляд девушки был угрюмым и злым, и он быстро отвернулся, невольно передернув плечами.

— Быстрее! — бросил он назад спутнице.

Его лошадь перешла на рысь, затем понеслась галопом. Гольду хотелось мчаться вперед, видя, как лес бежит навстречу. Он ни о чем не хотел думать, желая избавиться от бессильной ярости.

Он достиг края леса и обернулся. Выпустил из рук поводья, дернул за удила. Конь с ржанием ударил копытами о землю, затанцевал на задних ногах и, направляемый железной рукой всадника, развернулся кругом.

— Я-хаа!

Он не узнал собственного голоса. Вонзив шпоры в бока животного, он выхватил меч и начал бить плашмя. Конь помчался словно ветер. Гольд низко наклонился. Копыта выбивали бешеный ритм.

Он почти лег на шею коня и снова ударил мечом плашмя. Конь заржал, прижал уши. Стучали копыта.

— Я-хаа!

Далеко впереди он увидел движущееся по дороге маленькое облачко пыли. Гольд быстро его догонял. Наконец он отчетливо увидел зад лошади и спину наклонившейся вперед девушки.

— Сука… Сука! — прорычал он.

Лейна была очень плохим всадником. Она обернулась раз, другой и наконец сдалась, остановив коня.

Гольд не остановился. Он отбросил меч, наклонился в седле и сшиб ее с лошади, промчавшись рядом. Ему было все равно, переломает ли он ей ноги или попросту задушит на месте… Он осадил покрытого пеной коня и соскочил на землю.

Дартанка неподвижно лежала поперек дороги.

Внезапно вся его злость куда-то пропала. Он подбежал к ней, присел. Осторожно перевернул бесчувственное тело на спину, приложил ухо к груди. Она была жива. Он лихорадочно растер посиневшие виски, расстегнул куртку. Лицо девушки было покрыто пылью, приставшей к потной коже.

— Лейна… Лейна, пожалуйста…

Она глухо застонала. Внезапно он вспомнил о самом важном, нервно ощупал ее тело. Кости были целы. Он облегченно вздохнул. Подбежав к коню, отцепил от седла бурдюк с водой и вернулся. Слегка обрызгав лицо девушки, он поддержал ее голову и приложил горловину мешка к приоткрытым губам. Она закашлялась, судорожно вздохнула, приоткрыла опушенные длинными ресницами веки, но тут же снова закрыла глаза.

— Слава высшим силам, — прошептал Гольд.

Все еще поддерживая ее голову, он слышал, как выравнивается ее дыхание. Она слегка пошевелилась и застонала.

— Не двигайся, госпожа. Сейчас боль пройдет.

Лейна не ответила. Она поднесла руки к лицу, потом попыталась подняться. Он хотел ей помочь, но она отшатнулась от него с таким неподдельным отвращением, что он оторопел.

Она еле дотащилась до лошади и, усилием воли подавляя стон, не приняв его помощи, взобралась в седло.

5

Байлей перепрыгнул узкий, убегающий в пропасть ручей и остановился перед низкой дверью покосившейся хижины. Неуверенно оглядевшись по сторонам, он сбросил мешок с плеча, откинул со лба слипшиеся от пота волосы. Он открыл было рот, но тут же снова закрыл, непонятно отчего боясь крикнуть.

Окружающий пейзаж был повсюду одинаково суровым и мрачным. Как и везде в Тяжелых Горах — скалы, скалы, одни только скалы. Домик в этом месте, одиноко стоящий на каменном уступе с незапамятных времен, казался чем-то противоестественным и выглядел таким древним, как и сами Горы, так же недружелюбно, так же уродливо.

Байлей сделал шаг к двери.

— Эй… — тихо позвал он.

Почерневшие от влаги доски зияли кривыми глазницами вырезанных сучьев. Соломенная крыша торчала над прогнившей стрешней, будто лишай на черепе. Чудовищный череп, отвратительный лишай. Байлей ощутил суеверный страх. Откуда взялось дерево для строительства этого дома, если вокруг, насколько хватало взгляда, не росло ни травинки, ни кустика? Судя по тому, что он знал о горах, леса растут значительно ниже.

— Эй? Есть там кто?

Тишина. И неожиданно — омерзительный скрип двери…

На пороге хижины возник седой как лунь старик. Длинная коричневая накидка тихо шелестела на ветру. Поблекшие, но необычайно мудрые глаза внимательно разглядывали путника. Под этим взглядом все страхи как-то сами собой улетучились, как если бы глаза обладали удивительной силой, способной уничтожить любой черный страх. Взамен пришло нечто иное. Неуверенность? Почтение? Смирение?

— Приветствую тебя, сын мой, кем бы ты ни был! — Голос старика был тихим и чуть хриплым, но слова звучали дружелюбно. — Входи. Мой дом открыт для всех.