Владимир Романенко - Год белой кометы

Однако, после Армии жизнь Володи как-то не складывалась. В большом промышленном городе, куда после выхода в отставку отца переехала его семья, казалось, было достаточно возможностей и для дальнейшего образования, и для профессионального роста, но Володю не влекло по-настоящему ни одно дело. За неполные три года он успел сменить несколько мест работы, и каждый раз, когда устраивался снова, у него не было ощущения, что это — именно то, чему можно посвятить себя до конца.

К тому времени у него уже появилась семья. Миловидная синеглазая красавица, которую он случайно встретил в поликлинике, где работала Володина мать, совершенно для него неожиданно согласилась стать его женой, а через год подарила ему замечательную забавную девочку. И все-таки сознание того, что он делает что-то не свое, не давало Володе ощутить полноту и вкус жизни, быть по-настоящему счастливым.

Однажды его вызвали в профком НИИ, в котором он работал в последние месяцы конструктором, и предложили «горящую» путевку на один из горных курортов. Путевка была бесплатная, и Володины домашние дружно решили, что ехать надо, что не смотря на то, что на дворе был уже конец ноября, минеральная вода в тамошних источниках по-прежнему горячая, а без летних развлечений можно и обойтись. Володя поехал без особого удовольствия, скорее лишь в силу своего уступчивого характера.

Группу, в которую он попал, довольно часто возили на экскурсии, и, когда было объявлено, что должна состояться поездка на Астростанцию, Володю вдруг охватило странное и сильное волнение. Он почти не спал в ночь перед этой поездкой, к автобусу вышел раньше всех, экскурсовода в дороге почти не слушал, а все смотрел и смотрел в окно, может быть, в ожидании увидеть наконец воплощение своей давней детской, а потом и юношеской мечты.

Экскурсию к телескопу проводил совсем молодой инженер, высокий и широкоплечий, с копной густых пшеничного цвета волос. Володя, как зачарованный, слушал его плавный и уверенный рассказ, хотя многое из того, о чем шла речь, он уже знал. Он молитвенно глядел на телескоп, не в силах отвести глаз от этого великолепного воплощения мысли и технического совершенства, замечательного сочетания оптики, механики и электроники, и вдруг отчетливо понял, что именно сюда его тянуло всю жизнь, именно этоего место, и еще понял, что с этого дня он не сможет жить и работать больше нигде…

Когда экскурсия закончилась и вся группа двинулась к вы- ходу, Гармаш подошел к экскурсоводу:

— Извините, пожалуйста, я хотел бы с вами поговорить. Это возможно сейчас?

— Если не слишком долго. Хотя долго и так не получится — вы сейчас будете уезжать.

— Дело в том, что я вовсе не собираюсь никуда уезжать. И вообще вся эта курортная жизнь — сплошное недоразумение, по крайней мере для меня.

— Так в чем суть дела?

— Суть в том, что я наконец увидел то, чего хотел всю жизнь. Не буду слишком многословен — астрономия была моей «болезнью» с детства и я хочу у вас работать…

— Та-а-к…, - экскурсовод внимательно посмотрел на Володю и добавил: — Это интересно, если вы действительно располагаете временем, давайте поговорим. Добираться-то назад как будете?

— Это совсем неважно, как-нибудь доберусь, я вообще хотел бы побыть здесь еще пару дней, если это, конечно, возможно.

Они спустились по лестнице из подкупольного зала, где стоял телескоп, и вошли в небольшую комнату.

— Садитесь, пожалуйста, но прежде давайте знакомиться. Малахов, Александр Малахов, — он протянул руку Володе и тот крепко и радостно пожал ее, ощутив твердую мозолистую ладонь.

— Владимир Гармаш.

— Вы расскажите о себе поподробнее — где учились, где работали и почему решили проситься к нам. Вообще-то люди к нам идут, но очень разные. И мотивы у них тоже разные. Я только хотел предупредить вас сразу — я не астроном, я — инженер, начальник участка электроники. Здесь у нас вообще астрономов — считанные единицы, в основном они работают в городе, в Институте астрофизики.

Володя охотно рассказал Малахову о себе, о том, как увлекся звездами, где учился и почему хотел бы остаться на Астростанции.

— Знаете, — закончил он, — если нет возможности начать работу сейчас, я подожду столько, сколько будет нужно. Впрочем, я готов остаться даже дворником.

— Ну, зачем же дворником…У нас сейчас освободилась вакансия дежурного инженера. Электронику в институте изучали?

— Вполне подробно.

— Ну и замечательно. Вы знаете, я сейчас попытаюсь устроить вас в гостиницу, а вы спускайтесь по тропке в поселок — здесь всего час ходьбы. Я переговорю с моим начальником и завтра сообщу вам результат.

Когда Гармаш вышел из башни, вся курортная компания уже сидела в автобусе. Водитель дал пронзительный сигнал, потом, высунув голову в приоткрытое окно, и крикнул:

— Ну сколько можно! Только вас ждем!

— Езжайте, я не еду!

Я остаюсь.

Насовсем.

…Самостоятельные ночные вахты с телескопом началась для Гармаша только через месяц после его окончательного переезда на Астростанцию. И хотя он довольно быстро освоил новое для себя дело, настоящей уверенности в работе не было еще долго. Часто снились тревожные сны, в которых происходили различные аварии и поломки, в том числе и такие, которые в реальности были просто невозможны. Иногда казалось, что гигантская труба телескопа падает прямо на него, что быстро вращающийся купол башни, ломая ограничители, сходит с направляющих и падает, скатываясь куда-то в балку… Снилось, что он долго не может отыскать неисправность в системе управления, и драгоценное наблюдательное время тратится зря… Но в то же время каждые новые сутки работы добавляли что-то новое в его знания, поднимали его над бытовой суетой, наполняли жизнь тем смыслом, который он так давно и трудно искал для себя. Это все же были радостные дни и ночи, которые останутся с ним уже на всю жизнь. И вот теперь — открытие кометы: событие, к которому он по праву чувствовал свою причастность. Володе всегда казалось, что главная часть человеческой истории — это история науки. Теперь эта история творилась на его глазах и, в какой-то мере, его руками… Нет, это кресло дежурного инженера телескопа было для него не случайностью, а целью жизни, и пусть друг Стрижевский по-житейски прав, его правда — это еще не правда всей жизни. Есть еще правда мечты, без которой любая жизнь лишена всяческого смысла. Теперь он, Володя Гармаш, это знает, знает точно и наверняка!

7

На очередном семинаре, который состоялся в институте через три дня после возвращения Кирилова с наблюдений, Гребков коротко сообщил собравшимся об открытии новой кометы.