Абдухаким Фазылов - Судьбы вертящееся колесо

— Почему у вас в докладе не упоминался такой важный фактор, как диапазон температур, где нормально протекают ваши основные реакции?

— Диапазон, диапазон… Я проводил реакции в области и низких, и высоких температур, — выдавил диссертант.

— Неужели вы хотите сказать, что ваша контролирующая аппаратура одинаково хорошо фиксирует химический состав в той и другой областях температур? Если вы настаиваете на этом, перечислите, пожалуйста, температурные градиенты чувствительности вашей аппаратуры для всех элементов, участвующих в ваших реакциях.

Это был конец. В зале наступило зловещее молчание. Все знали, что диссертант, привыкший к постоянной опеке могущественных покровителей, не настолько углублялся в детали своей работы, чтобы сообщить эти самые проклятые градиенты.

Алим Акрамович кусал губы, поняв, какому опасному направлению событий он дал ход своей небрежностью. Но в этот момент на бедного диссертанта обрушился еще один удар в виде следующего восклицания:

— А где, скажите мне, пожалуйста, в вашей работе химия? Если я не ошибаюсь, вы претендуете на степень кандидата химических наук?

Это решил отличиться второй новичок в Совете!

Один из членов Ученого совета, сидевший в заднем ряду, наклонился к соседу:

— Э… э… э, братцы, так и завалить можно человека. Надо что-то предпринять.

Как раз в это время Алим Акрамович начал предпринимать то самое «что-то».

Он медленно встал и с виноватой улыбкой произнес:

— Вообще-то мы все, и в первую очередь я, вели себя не совсем верно. По существующему положению мы не должны были прерывать доклад до его окончания. Давайте дадим возможность диссертанту закончить выступление. Потом начнем выяснять непонятные места. Думаю, что тогда он ответит на все вопросы удовлетворительно. Мы все не раз слушали его на лабораторных семинарах и знаем, что работа его хорошая, а он сам лучше, чем кто-либо из нас, разбирается в ней.

Вот каков он!

Члены Совета облегченно вздохнули. Теперь ясно — надо вытаскивать безнадежно утопающего. Для шефа они это будут делать с превеликим рвением.

Совершенно сбитый с толку, растерявшийся диссертант дрожащим голосом кое-как закончил доклад.

После этого начался так называемый парад — смотр на лояльность перед председателем. Первый решил блеснуть своими глубокими соображениями Бузрукходжа Саидходжаевич. Он начал с того, что будучи секретарем Ученого совета по долгу службы подробно ознакомился с работой. Притом он-де получил огромное удовлетворение, и это чувство никак не может быть затенено не совсем удачным докладом диссертанта, что, по его мнению, является естественным следствием огромного перенапряжения и усталости после завершения такой серьезной работы. Потом Бузрукходжа Саидходжаевич очень тонко намекнул на беспредметность и неуместность вопросов тех двоих. В частности, он между прочим отметил, что чувствительность аппаратуры по элементам, которой здесь очень интересовались некоторые, не имеет никакого отношения к основным результатам диссертации, а сам вопрос насчет отнесения диссертации к чистой химии или к технике говорит только о невдумчивости и недопонимании работы спрашивавшими. Затем своим хорошо поставленным бархатным баритоном заговорил Моисей Львович. Озабоченным тоном, который для данного случая был удвоен против обычного, он начал говорить о безусловной актуальности и полезности работы. Выступление было, естественно, насквозь пропитано негодованием в адрес членов Совета, которые задают не совсем тактичные вопросы. С пафосом он сделал остановку на одном измерении, осуществленном диссертантом (к слову сказать, весьма стандартном), и это измерение в устах Моисея Львовича было возведено в ранг оригинального…

Через некоторое время почти все члены Совета один за другим реабилитировали себя за трусливое молчание в те критические минуты.

На лица «тех» двоих, отличившихся, нельзя было смотреть. У первого нервы сдали очень быстро. По-видимому, с таким единодушием в обелении черного он сталкивался в жизни впервые. Поняв, в какое глупое попадает положение, он встал и заявил, что теперь понимает всю важность и серьезность работы и вопросы свои снимает из-за их некорректности. Второй был близок к такому же раскаянию.

— Ну, нет, — спохватился я, только теперь вспомнив про свою «миссию». Такую возможность упускать нельзя. Чутье мне подсказывало, что до сих пор, из-за плохой ориентации в обстановке, этот человек говорил что-то близкое к правде, во всяком случае то, что думал. Пусть продолжит в том же духе.

Я послал к нему шайтана. Любитель вопросов попросил слово. Председатель, склонившийся уже к мысли, что парад-смотр и так слишком затянулся и пора остановить его, вдруг в силу нахлынувшего неизвестно откуда и совсем неуместного чувства демократизма решил дать возможность реабилитироваться и этому «грешному». Какая опрометчивость!

— Я все-таки не услышал ответа на вопросы, заданные мной и моим коллегой, — твердо заявил товарищ.

Публика, естественно, разинула рты. Такого она не ожидала.

— Ваш коллега, как вы должны были заметить, буквально минуту назад снял свой вопрос, признав его нелогичным. Пора бы и вам последовать его примеру, — с крайним раздражением ответил за диссертанта Алим Акрамович.

— Алим Акрамович, я считаю, что снятие вопроса моим коллегой — это его личное дело. Хотя, догадываюсь, почему он это сделал, но не хочу отвлекаться на такую мелочь, — заявил настырный товарищ. — Считайте, что у меня тоже возник тот же вопрос, и мне, в отличие от моего коллеги, хочется получить на него ответ, притом от диссертанта.

Что тут началось!.. Не диссертант, хотя он и осмелел к концу спектакля, а весь Ученый совет во главе с председателем как по команде набросился на «вольнодумца». Тема спора очень быстро ушла от диссертации (а науки она вообще не коснулась). Разговор был успешно переведен в русло личных препирательств. Вначале объект нападения успевал парировать атаки меткими замечаниями о «достоинствах» самих нападающих. Постепенно большинство начало одолевать его. Бедный шайтан, при всей своей проворности, видимо, не успевал выбрасывать на свет божий очередную, необходимую правду, запрятанную в темных лабиринтах мозга объекта. В конце наступление под внешне не выставляемым напоказ дирижерством Алима Акрамовича стало настолько интенсивным, что объект был не в состоянии даже рта раскрыть. Его не слушали, а мастерски продолжая и дополняя друг друга, закидывали контрвопросами, основная цель которых сводилась к тому, чтобы правдами и неправдами скомпрометировать «наглеца». Стенографистки обалдело слушали все это, опустив руки. При таких темпах они все равно ничего не успели бы зафиксировать.