Юрий Петухов - Звездное проклятье

Был и еще один. Он насторожил Гуна в самый первый миг, когда тот только устроился на ветви и подкрутил очки. Этот совсем узкоглазый и неправдоподобно желтый слизняк в головном уборе с длинным козырьком вдруг повернул голову в сторону склона и начал медленно поднимать ее - до тех пор, пока щелки глаз его не расширились, а сам взгляд не остановился прямо на Гуне. Не дольше секунды они смотрели друг другу в глаза. Потом слизняк отвернулся, побрел куда-то. Гун решил, что ему показалось. Во всяком случае, не мог этот тип видеть его с такого расстояния, в густой листве, да еще без оптики. И он успокоился.

Ему доставляло удовольствие наблюдать за бесцельной возней внизу. Планетяне оказались бестолковее и нерасторопнее, чем он ожидал. Ну и ладно, тем лучше! Пускай возятся, пускай ищут.

С соседнего дерева перемахнул на ветвь какой-то маленький пушистый зверек с длинным хвостом. Он не видел Гуна, а когда застыл, стало поздно. Чуть вздрогнула его остренькая головка, настороженно сверкнули бусинки глаз. Движение Гуна было молниеносным - зверек не успел увернуться, он лишь чуть качнулся назад, но его головка уже была зажата всеми восемью цепкими пальцами. Гун чуть сжал их, и хрупкий череп зверька хрустнул. Маленькое тельце не долго билось в руке.

Преодолевая брезгливость, Гун поднес зверька к губам. Но положить в рот не смог - тошнотворный комок подкатил к горлу, настолько отвратителен был этот покрытый шерсткой слизнячок. Предаваться эмоциям не следовало. Гун полоснул когтем по брюшку зверька, затем, придерживая тельце тремя пальцами, остальными пятью вывернул шкурку наизнанку, но не до конца, а так, наполовину. Пересиливая себя, высосал содержимое вместе с меленькими косточками. Его чуть не вырвало от омерзения. Но он уже чувствовал, что это просто неприятно, что это совсем не опасно, что никакой отравы для него в тельце нет, а потому надо пробовать, надо привыкать. И проглотил. Горло еще раза два сдавило, но потом отпустило. Гун облегченно выдохнул. Да, это была, конечно, не жучатина и не рачье мясцо, это была теплая и мокрая гадкая слизь, перемежающаяся костями, хрящами и прочей гадостью. Но теперь он твердо знал, что сможет жить среди этих слизняков, как бы они ему ни были противны.

На поляне продолжалась все та же бесцельная суета. Четвероногого замучили вконец, и он тихо и уныло выл, сидя на привязи. Сидящие, казалось, не переставали дымить. Узкоглазый больше ни разу не поднял головы - он копал большую яму возле разлагающегося трупа, наверное, собирался зарыть его.

Несколько раз на поляну спускались тарахтелки. Ктото из них вылезал, что-то выкладывали, потом кто-то забирался опять внутрь - и тарахтелки улетали. Один раз такая машина прошла над самой головой Гуна. Он затаился, готовясь нажать на рычажок аннигилятора. Но его не заметили. Гун приободрился. Все складывалось как нельзя удачно! Они его совсем не видят, они его не чувствуют. Да с ними можно годами, столетиями играть в прятки, водить их за нос! На радостях Гун поймал еще одного зверька, но уже побольше размером и с острыми клыками, которыми тот чуть оцарапал Гуну ладонь. И съел его, почти не испытывая неудовольствия и брезгливости. Да, ко всему можно было привыкнуть.

Но время шло. Предаваться забавам можно и после того, как от капсулы останется пустое место, но не сейчас. Гун в три прыжка спустился вниз. И побежал по еле приметной тропке в сторону реки.

Пак Банга знала, что легавые вместе с солдатней ищут кого-то в джунглях и на горах. Но ей не светило подыхать в жутких судорогах, при этом лишаясь еще и солидного куша. Утром она еле продрала глаза. Ширева не было, все вышло два дня назад. Пак держался дрянцой, но в ее развалюхе не было тайников-хранилищ, а последний косяк она забила вчера вечером - даже пепла не осталось. Дела были плохи.

До Хромого она доползла чуть не на четвереньках. Тот пожалел. Но сказал, что в последний раз. Надо было отрабатывать. А как отработаешь, если эти падлы оцепили гору?! Пак больше всего на свете боялась легавых. Если ее снова запрут, она уже не выдержит. Что от нее осталось? Мешок костей да кружка крови! В прошлый раз, когда ссучилась подельщица и ее заперли на полтора года, она еле оклемалась. Не-ет, больше она не попадется!

Хромой дал ширева на две дозы в пластиковой упаковке прямо в шприцах. Пак не стала ширяться, она еще соображала что к чему, сунула пакетики за пазуху. Мозги прочистила марафетом, но половину понюшки также убрала, еще пригодится. На пару с Хромым забили косячок и тут же вышмалили мастырку. Полегчало.

- Нужен ствол, - вяло сказала Пак, не надеясь на удачу.

Хромой замахал руками.

- Не в масть идешь, подруга, - прогундосил он, - сама знаешь, я этими делами...

- Верну.

Хромой захихикал.

И Пак поняла - у него есть оружие.

- Дай, расплачусь, - сказала она тверже.

- Ага, щас, поверил! - Жирная рожа Хромого стала совсем масленой. И весь он как-то мелко затрясся, заколыхался в беспричинном смехе - дрянь действовала и на него.

- Тайник покажу!

- За фрайера держишь, подруженька? Нехорошо, не по-нашему это! - Хромой даже обиделся, оттопырил вислую синюшную губу.

- Давай бумагу и ручку!

Хозяин суетливо подал требуемое. Он еще не верил своему счастью. Но ведь бывало и так. Значит, дошла Банга, дошла подружка, ну и ладненько, ну и хвала Всевышнему, не зря, видать, потчевал почти задарма.

Через двадцать минут Пак вышла от Хромого, неся в холщовой сумке среди скомканных бумаг, газет, журналов и какой-то зелени свою собственную подруженьку по прозвищу "сузи", да в придачу к ней кучу "маслят" и три старинные, но, как говорил Хромой, вполне исправные - "лучше новеньких", покрытые патиной "лимонки".

Голова у Пак побаливала. Саму ее все еще шатало из стороны в сторону. Но она знала, что. до "тропы" доберется. И кто знает, может, все еще обойдется, может, автомат ей не придется пускать в ход. Ведь ей самой так не хочется этого! Чтоб провалился в тартарары этот проклятый мир! Она все сделает, чтоб не стать мокрушницей. Но пусть и ее не трогают, иначе...

Пак высыпала на ладонь остатки марафета, втянула носом белый порошок. Ноги стали держать ее потверже. Но все равно в глазах мельтешило, мир качался и расплывался, сума казалась пудовой, хотя в мире не найти игрушки легче и меньше "сузи". Хотелось пойти в свою развалюху, передохнуть, поспать. Но Пак отлично знала, что тогда ей кранты, что во второй раз она не соберется, что вкатит в вены обе дозы и к следующему утру превратится в тряпку, о которую разве что вытрут ноги - если не побрезгуют только. И она поплелась вверх.

Из поселка Пак вышла незамеченной. Лишь какой-то шалопай плюнул ей вслед, но ему было безразлично, куда плетется эта старая потрепанная шлюха.