Исай Лукодьянов - Повесть об океане и королевском кухаре

– Как тебя зовут? – обратился дун Абрахам к работнику.

– Васильем, – ответил тот, нехотя поднимаясь.

– Басилио, – повторил дун Абрахам. – Что ж, имя христианское. Ты христианин?

– Христьянин, – сказал странный Басилио и добавил что-то непонятное.

– Откуда ты родом и как попал в плен к маврам? Этого Басилио не понял. Он поиграл молотком и уставился мрачным взглядом себе под ноги.

– Я так думаю, не из немцев ли он, ваше сиятельство, продолжал словоохотливый лудильщик, преданно глядя на графа до Заборра. – Ест он много, особенно хлеба. Но работник, по правде сказать, хороший. Крестится не по-нашему, а так – ничего… Вчера сделал жидкость, напиток, значит, – поверите, ваше сиятельство, никогда ничего вкуснее я не пил… Дун Абрахам направлялся к своему коню, но, услыхав про напиток, остановился. Еда и напитки – это входило с его многотрудные обязанности при дворе. Он просто не имел права не знать о каком-либо новом напитке. И дун Абрахам велел принести себе кружку.

– Рад услужить вашему сиятельству! – воскликнул лудильщик. – Эй, Басилио, принеси этого… как ты его называешь… куассо! Да руки вымой! – Он показал жестом, как моют руки.

Мрачный Басилио скрылся в сарае и вскоре вынес жестяную кружку, в которой пенился светло-коричневый напиток.

Дун Абрахам принял кружку, вдумчиво понюхал. Жидкость пахла приятно, а дун Абрахам по запаху всегда мог предсказать вкус. Но первый же глоток дал новое, неведомое ощущение: пряный запах напитка точно выстрелом прошел изо рта в ноздри. Дун Абрахам медленно, не отрываясь, вытянул напиток до дна, утер губы расшитым платком, задумчиво пощипал бороду.

– Как ты назвал напиток? – спросил он, глянув на Басилио.

– Квас, – сказал тот, и добавил непонятное.

– Куассо, – повторил дун Абрахам. – Эль куассо… Из чего ты его приготовил?

Басилио не понял, за него ответил лудильщик:

– Он запаривает солод и ржаные сухари, ваше сиятельство, и еще добавляет мед и мяту.

– Вот что: доставь мне на дом этого… эль куассо. Да побольше.

С этими словами дун Абрахам кинул Басилио монету, взобрался на коня и покинул мастерскую.

При всей осмотрительности графа до Заборра, его душе был не чужд благородный риск. И поэтому вечером того же дня, за ужином, перед королем был поставлен кубок с новым напитком. Его величество сухо спросил:

– Что еще за пойло, граф?

– Уберите и налейте вина, – подхватил герцог Серредина-Буда, обращаясь к виночерпию.

– Ваше величество, отведайте напитка, – взмолился дун Абрахам, страшно побледнев. В эту минуту многое решалось. – Вы не пожалеете, ваше величество, клянусь щитом и стрелами святого Пакомио!

Король открыл было рот, чтобы поставить зарвавшегося графа на место, ко решил, что успеет это сделать после первого глотка. Любопытство превозмогло. За первым глотком последовал второй. Дун Абрахам, следя за лицом его величества, уловил мгновение, когда дух напитка стрельнул в королевские ноздри.

Король отставил пустой кубок и некоторое время прислушивался, приоткрыв рот, к новому ощущению.

– Налейте еще, – велел он и дун, Абрахам понял, что выиграл трудный бой.

– Э, – произнес король, осушив– второй кубок. – Напиток неплох. Пожалуй, надо, чтобы в нем было поменьше сладости. Поменьше и в то же время… э… побольше. Понимаете, граф?

Дун Абрахам понял. Он всегда понимал, чего хочет король.

– Почему вы так далеко стоите, граф до Заборра? Подойдите ближе. Как называется напиток?

– Эль куассо, ваше величество.

– Эль куассо, – повторил король. – Запоминающееся название. Не правда ли, герцог?

– Несомненно, ваше величество, – поспешно ответил первый министр. – Прекрасно звучит.

– Распорядитесь, граф до Заборра, – милостиво сказал король, – чтобы мне всегда подавали эль куассо после жирной еды. После нежирной тоже.

И велел король, чтоб этот превосходнейший напиток никому не подавали, лишь ему. И чтоб рецепта никогда не разглашали. Слава богу – так подумал хитроумный до Заборра, королевский гнев отвел я от любимого сыночка. Может Хайме вновь получит приглашение явиться для игры в серсо с инфантой. Может, блеск двора и сладость потаенных женских взглядов отвратят юнца от мыслей беспокойных и опасных – о далеких южных землях, о просторах океана…

7

– А потом? А потом, друг Дуарте? – нетерпеливо спросил Хайме.

По случаю праздника святого Пакомио кормчий Дуарте Родригеш Као налился вином сверх обычной меры. К тому же платил за вино не он, а юный виконт до Заборра.

– Потом мы повернули орба… обратно, – проговорил Дуарте с трудом ворочая языком. – Ma-матросы, не ж-желали плыть дальше. Жратва была на ис-сходе, и вода… – Он опять потянулся к кувшину.

– Погоди, друг Дуарте. – Хайме отставил кувшин от захмелевшего кормчего. – Значит, если бы хватило продовольствия, дун Бартоло не повернул бы обратно? Эй, Дуарте!

Кормчий уронил седеющую голову на скрещенные руки и захрапел. Хайме потеребил его – напрасно. Если Дуарте хотел спать, то уж он спал – хоть пали над самым ухом из бомбарды.

Хайме с досадой вонзил шпору в ножку скамьи. С проклятиями высвободил ее, поднялся, кликнул хозяина таверны. Швырнул на мокрый стол четыре монеты, велел кормчего не тревожить, пока не проснется.

Никто, никто не понимал его, Хайме, – даже родной отец. С одним только Дуарте можно было отвести душу, но кормчий редко бывал трезв. Много лет назад он совершил под флагом дуна Бартоло знаменитое плавание к мысу Санту-Тринидад, и после этого перебивался случайными заработками. Иногда его нанимали для недальних плаваний. Возвратившись, Дуарте прямиком направлялся в портовую таверну и принимался пропивать жалованье. При этом он богохульствовал, с презрением отзывался о мореходах, которые опасаются отдалятся от берега более чем на десять легуа. Словом, это был как раз подходящий человек для экспедиции к Островам пряностей – так полагал Хайме.

Шагом поехал Хайме мимо грязных причалов, у которых стояли редкие корабли, мимо приземистых складов, мимо верфи, засыпанной древесной щепой. Здесь высился, окруженный мостками остов будущей каравеллы. Сегодня не стучали топорами плотники, не кричал, не носился по мосткам беспокойный дун Корунья. Сегодня был праздник. Глядя на голый скелет корабельного набора, Хайме нетерпеливым воображением достраивал каравеллу, воздвигал крепости на носу и корме, оснащал высокими громадами парусов, вздутых от ветра…

Солнце приближалось к зениту, и Хайме пришпорил коня. Надо было до начала праздничного богослужения попасть в дом дуна Альвареша Нуньеша до О, королевского министра финансов. Хайме должен был сопровождать в церковь дочь министра, прекрасную Белладолинду.