Яна Дубинянская - Собственность

* * *

Испытательный срок близился к концу - а я не только не накатал отчета, но и до сих пор не ориентировался в расположении рудников. Оставалось лишь надеяться, что Торп не врал и этот самый срок - всего лишь психологическая проверка на прочность. Что мне самому решать, улетать или оставаться. Что тут страшная текучка кадров и потому берут на работу всех. Что... Черт, как много, оказывается, можно придумать оправданий, когда... Время. У нас с ней было слишком мало времени, чтобы размениваться на глупости вроде обхода рудников. Я даже перестал заниматься с Лени языком... кому она нужна, эта идиотская горно-инженерная терминология! Нам вполне хватало слов... мы вообще могли бы без них обойтись. Она встречала меня сбивчивой звонкой капелью, и светлым сиянием распахнутых глаз, и теплым замком маленьких пальцев, сомкнувшихся на шее, и солнечной паутиной волос, и щекотным покалыванием иголочек жизни на груди... И я подхватывал ее на руки - а она почти ничего не весила, как ребенок, при том, что ее нельзя было назвать худенькой и бестелесной. И, как ребенок, она прижималась щекой к моей щеке, и я целовал ее мягкие губы. Шел к бараку и целовал, целовал и нес ее... Я привык считать себя опытным мужчиной, - только достаточно серьезным, чтобы уделять слишком много внимания таким вещам. Но то, что происходило теперь между нами, было далеко за границами моего опыта. Далеко за пределами всего слышанного либо прочитанного, далеко за гранью подростковых эротических фантазий и совсем недавних случайных снов... Вечерами, будучи скептическим и рациональным, я твердил себе, что точно так же она занимается любовью со своим Хгаром. И что именно так, наверное, все это делают, - там, на ее родной планете. Которую таки не мешало бы разыскать, и надо бы завтра уделить часик-другой астрономическим терминам... Но она встречала меня, смотрела на меня, бежала ко мне... И становилось ясно, что накануне я попросту строил из себя циничного идиота. То, что я чувствую сейчас, то, что испытаю через несколько минут, уникально, ни с кем и никогда во Вселенной не случалось и не случится ничего подобного... Любить. Я все-таки научил ее этому слову, мелкому и расхожему, как медная монета. И созданному для музыкального перезвона маленьких металлических молоточков... Лени. Я пытался хотя бы правильно выговорить ее имя. Она смеялась. Улыбка пряталась за сеточкой золотой паутины под ярким солнцем. Элль!... А потом внезапно оказывалось, что все кончилось. Что ей пора идти. Что я не могу даже проводить ее - только смотреть, как сияющее пятнышко мелькает, удаляясь, среди серых и бурых круч. И день заканчивался. До вечера оставалось еще много пустых, ненужных часов. Я понимал, что должен бы употребить их на что-то полезное. Вникнуть, наконец, в дела, обойти рудники - с кем угодно, да с тем же Торпом, он бы не отказался, если хорошо попросить... И каждый день я давал себе слово, что завтра поступлю именно так. Но сегодня... Каждое "сегодня" слишком несло на себе ее отпечаток, и я не мог позволить другим, посторонним впечатлениям смазать его, наслоившись сверху. И бродил вокруг базы: праздный блаженный идиот с блуждающей улыбкой на голом лице. К счастью, мои коллеги предпочитали пьянствовать под крышей. Бедняги! Единственная женщина на всей планете!... Моя.

* * *

Старший инженер Торп праздновал свой день рождения. Никогда б не подумал, что наша каптерка способна вместить столько народу. Никогда б не подумал, что столько народу в принципе наберется у нас на участке. Впрочем, Торп, кажется, созвал коллег чуть ли не со всей планеты. Широкая душа! - а мне оставалось лишь смириться. Дни рождения, к счастью, случаются достаточно редко. Ни о каком столе, разумеется, не могло быть и речи. Даже наши с Торпом койки пришлось поставить ребром и прислонить к стене, чтобы вся толпа смогла разместиться на полу. Посреди каптерки Торп расстелил квадратный кусок защитного полиэтилена. Импровизированную скатерть инженер щедро уставил вскрытыми банками консервов и всевозможными емкостями с чем-то горючим. По мере прихода гостей эта выставка все пополнялась и пополнялась. Вечеринка обещала быть веселой. Какие-то здоровые небритые парни, явно охранники с рудников, приволокли Торпу самый настоящий тортик. Со свечками! Свечек было восемь, что навело меня на закономерный вопрос, сколько же моему напарнику лет. - Восемь, - серьезно подтвердил Торп. Он был еще почти трезвый. - Тост! - провозгласил из угла уже порядочно нализавшийся Старый Боб. Приподняв на коленях свое грузное тело, он возвысился над толпой с граненым стаканом в руке. - Сегодня наш Тор-рп, отличный парень и настоящий др-руг, в кругу своих др-рузей, отличных пар-рней, празднует свой... раз.. два... - Восьмой! - вразнобой подсказали с разных сторон. - Восьмой день р-рождения! Так пусть остальные два он отпр-разднует так же весело и с такими же отличными пар-рнями! За тебя, Торп! Каптерка взорвалась овациями, а затем на несколько секунд наступила сосредоточенная тишина выпивки и закуски. Я вспомнил: мне еще в универе рассказывали об этом местном обычае. Человеку здесь столько лет, сколько он успел отслужить по контракту. Выходит, я еще сущий младенец, - независимо от возраста. Может быть, поэтому Торповы гости держались со мной так, словно меня вообще тут не было. За весь вечер никто не обратился ко мне ни единым словом, даже закуску не просили передать. На меня и не смотрели - если не считать пары искоса брошенных взглядов, которые я случайно перехватил. Эти взгляды мне совсем не понравились... да ну, что за идиотская мнительность! После двух стаканов пристойного джина я совершенно уверился, что собутыльники ничего против меня не имеют. Просто... просто по их понятиям я сопливый несмышленыш. Если даже Торпу всего восемь!... Я опасался, что вечеринка плавно перетечет во всеобщий ночлег вповалку на полу нашей каптерки, и уже собирался мужественно перенести и это. Но где-то после полуночи гости один за другим начали прощаться, выпивать на посошок и растекаться по домам. Большинство держались на ногах на удивление твердо. Я б так не сумел. С сознанием полной беспомощности я взирал на разгром, оставшийся после ухода последнего гостя. Ни моральных, ни физических сил на уборку не было. Наверное, все-таки уже утром... Торп же и не думал задаваться подобными вопросами. Тяжело поднявшись с корточек, он добрел до стены и резким движением опрокинул на место свою кровать. Под одну из ножек попала чья-то забытая фляга, однако именинника это не смутило. Подрубленной колодой Торп повалился на шатающуюся койку. Но, как ни странно, не захрапел моментально, а с интересом наблюдал за моими жалкими попытками освободить место для кровати. - Брось, Эл, - лениво посоветовал он. - Завтра повыгребаешь. Перекинь ее, всего-то делов... Я послушал доброго совета. Но проклятая койка не желала становиться ровно, хотя под ножками - пришлось проверить все четыре! - ничего не застряло. Тихонько матерясь себе под нос, я к тому же был вынужден выслушивать бредни напарника, которого спьяну потянуло не в сон, а на лирику. - Еще два годочка... Не страшно, восемь-то уже отгрохал... Интересно, сколько там на счет накапало... надо бы подсчитать. В том году считал, но курс... чтоб его... то вверх, то вниз. Говорят, плохая примета денежки заранее считать... Ты в приметы веришь, Эл? Правильно, и я не верю. Почему б не подсчитать, все-таки удолвет... удовлетворение... - А что ты потом сделаешь с деньгами? - поинтересовался я, засовывая под ножку кровати перегнутую пачку из-под сигарет. Торп потянулся, пружины ответили натужным стоном. - Ферму куплю, - с готовностью откликнулся он. - Подводную, на Океане. Матери... Мамка у меня всю жизнь под водой... то туда наймется, то сюда... все чтоб меня поднять... А теперь вот я ей - собст... собс-с-сную... Койка встала более-менее ровно. Я клацнул выключателем и лег, сбросив куда попало одежду. Утром все равно предстоит грандиозная уборка. - Собс-ственную, - мечтательно и протяжно донеслось из темноты. - Спи, - сдержанно предложил я. - Ты не втыкаешь... - похоже, его было не так-то просто остановить. Собственность - это... Ты не обижайся, Эл, но я скажу... Ребятам очень не нравится, что ты... спишь с женой Хгара. Одна за другой прошли несколько минут гулкой тишины. Потом Торп заворочался, скрипя пружинами, устроился поудобнее и все-таки захрапел, раскатисто, мощно и с тонким присвистом. А я все смотрел во тьму, совершенно трезвый, с нелепо полуоткрытым ртом.