Джейн Остин - Разум и чувства и гады морские

Мать леди Мидлтон звали миссис Дженнингс — прежде всего потому, что сэр Джон находил это забавным. Ее настоящее имя состояло из четырнадцати, если не больше, слогов и включало сочетания согласных, произнести которые англичанину было не под силу. Миссис Дженнингс была пожилой разговорчивой вдовой, чьи речи изобиловали непостижимыми словечками из ее родного языка и сопровождались богатейшим разнообразием ужимок, подмигиваний и многозначительных жестов. Обед еще не окончился, а миссис Дженнингс уже успела рассказать немало остроумных анекдотов о мужьях и влюбленных и со смехом выразила надежду, что сестры Дэшвуд не оставили в Сассексе свои сердца (или, возможно, гениталии, тут ее жест был не совсем ясен). Марианна, немедленно оскорбившись за сестру, повернулась к ней с неподдельным сочувствием, чем ранила Элинор куда сильнее, чем миссис Дженнингс своей пустой болтовней.

Полковник Брендон, друг сэра Джона, страдал страшным недугом, о котором сестры Дэшвуд до сих пор знали только понаслышке. Из его лица, как чудовищная живая зеленая борода, росли длинные влажные гибкие щупальца, сами по себе колыхавшиеся в воздухе. Помимо того, его окружала какая-то странная аура, неуловимая, но несомненно пугающая даже более его противоестественной наружности; казалось, что посмотреть ему в глаза — значило заглянуть в самую бездну ужасов, непознанных и невообразимых, которые скрываются за пределами видимого и осязаемого мира. В остальном же он был чрезвычайно мил. Если не обращать внимания на непрестанное шевеление щупалец, внешность у него была приятная, хотя полковник Брендон был старым холостяком — за тридцать пять. Он казался молчаливым и угрюмым, но отличался утонченностью манер и держался как истинный джентльмен.

Никто из собравшихся не обещал стать в будущем добрым другом семьи, но холодная надменность леди Мидлтон производила до того неприятное впечатление, что по сравнению с ней был интересен даже угрюмый полковник Брендон, несмотря на некоторое его сходство с кальмаром. Элинор взглядом остановила сестру, которая явно собиралась расспросить их нового знакомого о том, что стало причиной такой поразительной особой приметы. Подобные физиогномические диковины, по слухам, происходили либо оттого, что мать, будучи на сносях, пила морскую воду, либо от проклятия морской ведьмы. В любом случае тема не годилась для беседы в приличном обществе, тем более в присутствии человека, послужившего к таковой беседе поводом.

Маргарет вернулась с долгой прогулки по усадьбе сэра Джона запыхавшись и в небывалом возбуждении.

— Я видела… что-то! — воскликнула она. — На острове… что-то… невероятное!

— Расскажи, что ты видела, дорогое дитя, и я все объясню, — ответил сэр Джон. — Я знаю Остров Мертвых Ветров и все его причудливые трещины, как линии на собственной ладони.

— Нет, — возразила Маргарет, — это было не здесь, а на нашем острове, на Погибели. Я бродила по берегу и увидела густой столб пара, вырвавшийся из горы в центре острова.

Все весело рассмеялись:

— Какой горы?

— Конечно, это скорее холм, — покраснела Маргарет, — но я часто смотрю на него по ночам из окна и про себя привыкла называть его горой. Горой Маргарет. И именно оттуда…

— Марш наверх, юная леди! — перебила ее миссис Дэшвуд. — Приведи себя в порядок, прежде чем садиться за стол. И чтобы я больше не слышала никаких детских фантазий ни про горы, ни про странные столбы пара.

Маргарет нехотя повиновалась.

Вскоре выяснилось, что Марианна прекрасно музицирует, и ее попросили сыграть. По просьбе сэра Джона она исполнила балладу его собственного сочинения в тридцати семи куплетах о том, как он встретил, очаровался и впоследствии похитил леди Мидлтон. Ее игре горячо аплодировали. В конце каждого куплета сэр Джон выказывал свое восхищение, громко стуча тростью по полу, а когда начинался следующий — не менее громко принимался обсуждать исполнение с остальными. Один только полковник Брендон слушал Марианну без громогласных восторгов. Единственным комплиментом, которым он ее удостоил, было его неподдельное внимание, и поскольку прочие бесстыдно демонстрировали полное отсутствие вкуса, она прониклась к нему уважением. Он слушал в молчании, сложив руки на коленях, и лишь чудовищные щупальца его слегка подергивались и жабры, как всегда, издавали низкий, булькающий звук.

Глава 8

Миссис Дженнингс была вдовой — сэр Джон и его люди безжалостно убили ее мужа и сыновей в тот же день, когда уволокли в мешках ее с дочерьми. Поэтому сейчас ей ничего не оставалось делать, кроме как пытаться переженить всех со всеми. В этом своем увлечении, коему предавалась всей душой и с поистине религиозным фанатизмом, она никогда не упускала случая предсказать свадьбу кого-нибудь из своих более юных знакомых. Кроме того, миссис Дженнингс обладала обширнейшими знаниями о всевозможных средствах, к которым на ее родных островах прибегали, чтобы привлекать и удерживать внимание мужчины, и горячо рекомендовала их всем дамам, каких ей удавалось вовлечь в свой круг.

— Всего лишь заставьте его какой-нибудь жестокостью расплакаться, — советовала она ошеломленным сестрам Дэшвуд, — и поймайте три его слезинки в пустую банку из-под варенья. Плюньте туда и размешайте, а получившейся мазью натрите свой лоб перед сном. Глазом моргнуть не успеете, как его сердце станет вашим.

Чужие привязанности она замечала чрезвычайно быстро. Не успела она явиться на архипелаг, как вскоре пришла к выводу, что полковник Брендон без памяти влюблен в Марианну Дэшвуд. Подозрения у миссис Дженнингс возникли в первый же вечер, когда она заметила, как внимательно он слушал пение Марианны; и когда Мидлтоны нанесли ответный визит, ее подозрения подтвердились — полковник опять внимательно слушал. Так и должно быть. В своем чутье она ничуть не сомневалась. Пара получится замечательная: ведь он богат, а она красива. Миссис Дженнингс давно не терпелось удачно женить полковника Брендона, еще с тех пор, как сэр Джон представил их друг другу, а уж подыскать подходящего мужа, пусть и с диковинными осьминожьими щупальцами, растущими из лица вместо бороды, она мечтала для каждой хорошенькой девицы.

Главное же преимущество подобной ситуации заключалось в том, что она стала для миссис Дженнингс неиссякаемым источником восторженного зубоскальства. На Острове Мертвых Ветров она подшучивала над полковником, в Бартон-коттежде — над Марианной. Так или иначе, миссис Дженнингс изрядно донимала обоих. А уж когда Марианна поняла причину этих шуток, она не знала, смеяться ли ей над их абсурдностью или возмущаться их неуместности. Ей казалось бессердечным издеваться над преклонными годами и диковинной внешностью полковника, а уж тем более над его плачевной участью старого холостяка. Миссис Дэшвуд, однако, не могла думать о мужчине пятью годами младше себя как о дряхлом старике, каким он представлялся ее юной дочери.