Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 6

Тон его был довольно вызывающим, а морда прямо-таки кирпича просила.

Все мигом переменилось. Инспектор собирался формы ради заглянуть в один из моих чемоданов, и тут мой дурак-братец нарочно начал бузу. Стоило прозвучать словам «пыльца блаженства», как вокруг нас выросли еще четыре инспектора. Судя по акценту, двое из них были с Венеры, остальные — с Земли.

Конечно, для нас, марсиан, эта пыльца не представляет ничего особенного. Настоящие марсиане пользуют ее, как люди — табак, но без каких-либо вредных последствий. Что они с нее имеют — мне неведомо. Кое-кто из «песчаных крыс» перенял эту привычку у марсиан. Однажды, на уроке биологии, мы попробовали ее под надзором учителя — и никто не поймал ни малейшего кайфа. Мне, помнится, на весь день заложило нос Ровным счетом ноль в квадрате.

Другое дело — аборигены Венеры. Ради «пыльцы блаженства» они готовы на все, причем она превращает их в кровожадных маньяков. Пыльца очень дорого стоит на тамошнем черном рынке… а ее хранение автоматически карается пожизненным заключением на спутниках Сатурна.

Чиновники жужжали вокруг Кларка, словно шмели.

Никакой пыльцы они, конечно, не нашли. И тут подал голос дядя Том:

— Позвольте внести предложение, инспектор.

— Что? Конечно, Сенатор.

— Мой племянничек, к сожалению, заварил густую кашу. Отведите его в сторону — я бы и сам не прочь заковать его в кандалы — а честные люди пусть себе идут дальше.

Инспектор мигнул.

— Отличная идея.

— Тогда проверьте нас с племянницей, чтобы не задерживать остальных.

— Это совсем не обязательно. — Инспектор шлепнул штампы на дядины чемоданы и закрыл мой. — Не стоит ворошить вещички юной леди. А этого молодого да раннего мы обыщем до костей, да и кости, пожалуй, просветим.

— Бог в помощь.

Потом мы с дядей прошли еще с пяток барьеров — валютный контроль, учет перемещений, бронирование мест и прочая дурь — и наконец очутились у центрифуги, где взвешивали багаж и самих пассажиров. Так я и не пошастала по магазинам.

Когда я сошла с этой карусели, выяснилось, что я на три килограмма превышаю свой лимит. Дикость совершенная — ведь за завтраком я съела меньше обычного, а воды совсем не пила: невесомость я переношу хорошо, но вода может запросто ударить в нос и тогда… пошла-поехала весьма неприятная реакция.

Я совсем уж было собралась объявить, что весовщик слишком сильно крутанул центрифугу, но тут же сообразила, что не могу поручиться за точность весов у нас дома, и промолчала.

Дядя Том молча вытащил бумажник и спросил:

— Сколько?

— Ммм… — задумался весовщик. — Давайте сперва крутанем вас, Сенатор.

Дядя Том не дотягивал до своего лимита почти два килограмма. Весовщик пожал плечами и сказал:

— Не берите в голову, Сенатор. Тут несколько пассажиров в минусе, так что я могу не замечать излишка. В случае чего, к вам обратится казначей корабля. Но я уверен, что все обойдется.

— Спасибо. Напомните, как вас зовут?

— Майло. Майлс М. Майло — Ложа Стервятников, номер семьдесят четыре. Может, вы видели нашу показательную учебную команду два года назад на съезде Легиона — я был левым центральным.

— Конечно, видел!

Тут они обменялись особым легионерским рукопожатием, о котором чужие не знают (это они так думают).

— Ну спасибо, Майлс. До встречи.

— Не за что… Том. Оставь багаж в покое, — мистер Майло нажал кнопку и позвал. — Эй, на «Трезубце»! Кого-нибудь за багажом Сенатора, живо!

Когда мы остановились у переходного модуля, чтобы поменять наши присоски на маленькие магнитные подковки, мне пришло в голову, что нам не пришлось бы ждать нигде и ничего, пожелай дядя Том воспользоваться своими привилегиями.

В любом случае, путешествовать в компании важной персоны приятно, даже если это всего лишь дядя Том, у которого ты частенько прыгала на животе, пока не подросла. На наших билетах было написано просто «первый класс», но поместили нас в апартаментах с табличкой «Каюта Арматора». На самом деле это была вовсе не каюта, а номер с тремя спальнями и гостиной. Невероятно!

Но тогда мне было недосуг озираться по сторонам. Сначала пристегнули наш багаж, потом — нас самих к стационарным креслам в стенке гостиной. Этой стенке, судя по крошечной силе тяжести, явно полагалось быть полом, но сейчас она стояла почти вертикально. Когда уже взвыли предстартовые сирены, кто-то втащил Кларка и пристегнул его к третьему креслу. Вид у него был взъерошенный, но нахальный.

— Салют, контрабандист, — добродушно встретил его дядя Том. — Ну как, нашли что-нибудь?

— Было бы чего искать.

— Я так и думал. Надеюсь, за тебя крепко подержались.

— Не-а.

Я не очень-то поверила Кларку: мне приходилось слышать, что, если прокторы настроены не вполне дружелюбно, они могут сделать полный личный досмотр весьма неприятным, хоть и удержаться в рамках закона.

Убеждена, что Кларку пошло бы на пользу, если бы за него «крепко подержались», но ему, похоже, обыск не доставил ни малейшего неудобства.

— Кларк, — сказала я, — ты вел себя как законченный идиот. И к тому же все это была ложь, глупая и бессмысленная.

— Увянь, — сердито ответил он. — Если я везу что-нибудь незаконное, пусть поищут, им за это платят жалованье. «Хотитезаявитьочемнибудь?» — передразнил он инспектора. — Дурь какая. Кто же станет «заявлять», что волочет контрабанду.

— Все равно, — не отставала я, — если бы Па услышал тебя…

— Подкейн.

— Да, дядя Том?

— Оставь его. Скоро старт. Это очень интересно.

— Но ведь… да, дядя.

Немного упало давление, потом дернуло так, что только ремни удержали нас в креслах. Потом раздался чудовищный рев — это мы отрывались от Деймоса. Вскоре настала полная невесомость, а за ней — мягкая, но неодолимая тяга в одном направлении.

Комната начала поворачиваться… медленно, почти незаметно. Слегка закружилась голова.

Мало-помалу (всего минут двадцать) наш вес увеличивался, пока не достиг нормального… и пол встал наконец почти горизонтально. Но не совсем…

Вот что произошло. Первый рывок — это ракетные буксиры зацепили «Трезубец» и вышвырнули его на свободную орбиту. Это не слишком трудно: притяжение чуточных-крошечных спутников типа Деймоса можно не брать в расчет, нужно только стронуть с места весьма солидную массу корабля.

А мягкую тягу — одна десятая стандартного земного — создавал маршевый двигатель самого корабля. «Трезубец» — корабль с постоянным ускорением, он не мелочится с расчетами экономичных траекторий с неделями и месяцами свободного полета. Он движется быстро и быстро набирает ускорение.