Хьюго Гернсбек - Ральф 124С41+

Построена она была из кристаллического стекла и стилония. Это была одна из достопримечательностей Нью-Йорка. Благодарный город признал гений Ральфа и оценил его заслуги перед человечеством. В честь него и была воздвигнута эта громадная башня на том самом участке, где несколько веков назад находился Юнион-сквер.

Диаметр верхней её части в два раза превосходил диаметр основания. Наверху размещалась исследовательская лаборатория, известная всему миру. Комнаты в башне были круглые, и лишь с одной стороны, где находилась труба электромагнитного лифта, форма эта нарушалась.

Ральф погрузился в размышления, заставившие его забыть обо всём окружающем. У него не выходил из головы образ девушки, которую ему только что удалось спасти. В ушах у него всё ещё звучал её нежный голос.

Обычно учёный настолько был увлечён своей работой, что женщины в его жизни не играли никакой роли — он просто о них не думал. Наука была его любовью, а лаборатория — домом.

Но за эти последние полчаса он вдруг стал по-новому смотреть на мир. Красивые глаза Элис, её губы, голос взбудоражили его до глубины души…

Ральф провёл рукой по лицу. «Нет, не мне думать об этом. Ведь я лишь орудие, орудие для развития науки на пользу человечества. Я не принадлежу себе, я принадлежу правительству, которое кормит меня, одевает, заботится о моём здоровье. Я плачу дань за присвоенный мне плюс». Да, в его распоряжении было всё, чего он хотел. Достаточно сказать слово — и любое желание его исполнялось.

Временами ограничения, которым подвергали его бдительные врачи, тяготили Ральфа, и ему хотелось отдать дань тем маленьким дурным привычкам, которые так разнообразят жизнь. Иногда ему страстно хотелось быть простым смертным.

Ральфу не разрешалось самому проводить опасные опыты, которые могли бы поставить под угрозу его жизнь, бесценную для правительства. Для этого ему разрешали брать из тюрьмы осуждённого на смерть преступника. И если преступник оставался жить, казнь заменялась ему пожизненным заключением.

Но как всякому истинному учёному, Ральфу хотелось самому производить опасные опыты. Пусть риск — ведь без него жизнь утрачивает свой интерес. Возмущённый, он отправился однажды к правителю планеты, в подчинении которого было пятнадцать миллиардов человеческих существ, и попросил освободить его от работы.

— Моё положение невыносимо! — горячо жаловался он. — Необходимость подчиняться всем этим ограничениям сводит меня с ума. Я всё время чувствую себя подавленным.

Правитель, человек мудрый и доброжелательный, нередко лично навешал Ральфа, и они подолгу обсуждали этот вопрос. Учёный протестовал, а правитель его уговаривал.

— Я просто пленник! — выпалил однажды Ральф.

— Вы великий изобретатель, — улыбнулся правитель, — и значите много для мирового прогресса. Для человечества вы бесценный, знаменитый учёный. Вы принадлежите миру, а не себе.

Ральф вспомнил, как часто повторялись эти беседы за последние несколько лет, как много раз правителю — тонкому дипломату — удавалось убедить учёного, что его предназначение в самопожертвовании и посвящении себя будущему человечества.

Размышления Ральфа прервал его слуга.

— Сэр, — обратился он к нему, — вас просят показаться в передаточной студии.

— Что ещё? — спросил учёный, огорчённый тем, что нарушили его покой.

— Сэр, люди узнали, что произошло час назад в Швейцарии, и хотят выразить вам свою признательность.

— Что ж, я, вероятно, должен подчиниться, — со скукой произнёс учёный, и оба они вошли в круглую стальную кабину электромагнитного лифта. Дворецкий нажал одну из двадцати восьми костяных кнопок, и кабина стремительно, без шума и трения, устремилась вниз. Лифт не был оборудован ни тросами, ни направляющими — кабину держало и приводило в движение магнитное притяжение. На двадцать втором этаже кабина остановилась, и Ральф вошёл в передаточную студию.

Едва учёный переступил порог, как раздались аплодисменты и приветственные возгласы сотен тысяч людей. Всё это создавало такой шум, что Ральф вынужден был зажать уши.

В передаточной никого не было. Зато все стены были заняты громадными телефотами и громкоговорителями.

Несколько веков назад, чтобы приветствовать знаменитость, народ собирался где-нибудь на площади или в большом зале. Знаменитость должна была появиться лично, иначе никакой овации не было бы. В общем способ был достаточно громоздким и неудобным. В те времена люди, жившие в отдалённых местах, не видели и не слышали ничего, что происходило в мире.

Подвигу Ральфа газета посвятила специальный выпуск и предлагала своим читателям встретиться с учёным в пять часов пополудни, чтобы выразить своё восхищение.

Естественно, все, у кого было свободное время, попросили компанию телепередач соединить их с магистралью изобретателя. Теперь эта просьба выполнялась.

Ральф 124С 41+ вышел на середину комнаты, чтобы его все хорошо разглядели, и поклонился. Поднялся оглушительный шум, и, так как он не только не стихал, но становился всё громче, учёный умоляюще поднял вверх руки. В несколько секунд аплодисменты смолкли, и кто-то крикнул: «Речь!» Ральф коротко рассказал о происшедшем, поблагодарил зрителей за внимание и вскользь упомянул о спасении девушки, подчеркнув при этом, что он не рисковал жизнью и потому не может быть назван героем.

Однако громкие крики «нет!», «нет!» показали ему, что никто не соглашается с тем, как скромно оценивает он свой подвиг.

Как раз в этот момент внимание Ральфа привлекли два человека в толпе. На каждом экране было по нескольку тысяч лиц, которые к тому же всё время двигались, так что их изображение было сильно затуманено. Учёного, напротив, зрители видели хорошо, поскольку каждый настроил свой аппарат так, чтобы в фокусе находился лишь один предмет.

Ральф уже давно привык к этим искажённым и затуманенным изображениям своих зрителей.

Ему не раз приходилось появляться перед народом, желающим выразить ему свою признательность за какую-нибудь оказанную им необычайную услугу или за поразительное научное открытие, которое ему удалось сделать. Ральф сознавал необходимость подчиняться этим публичным чествованиям, но в душе он несколько тяготился ими.

Ни толпа, ни отдельные люди его особенно не занимали, с каждого экрана на него глядело множество незнакомых лиц, и учёный даже не пытался отыскать среди них своих друзей.

И всё же из всех отображённых на экранах телефотов людей два человека несколько раз привлекли внимание Ральфа, пока он произносил свою короткую речь. Каждое из этих лиц занимало по целому экрану, и хотя внешне они мало походили друг на друга, в выражении замечалось поразительное сходство. Было похоже, что эти два человека тщательно изучают великого учёного, словно хотят твёрдо запечатлеть в памяти его черты. Хотя Ральф и не чувствовал неприязни в их пристальном, почти гипнотическом взгляде, он ясно ощущал, что они смотрят на него совсем не так, как остальные зрители. У него было впечатление, словно эти два незнакомца разглядывают его в микроскоп.