Александр Лаптев - И тогда я сказал - согласен !

Проверяли меня еще на детекторе лжи. Примитивнейшая штука, должен сказать. Какой дурак ее придумал? Известно немало случаев, когда невинных людей осуждали на казнь исключительно благодаря показаниям детектора лжи. Потом, правда, в конституцию ввели соответствующую поправку, ограничивающую могущество всемогущего детектора, но и все равно -- соблазн проверки на непонятной электронной машине так велик, что ни один следователь не в силах был от него отказаться. А я согласился на проверку в своих целях - продемонстрировать полную ее бесполезность или даже вредность. Это довольно интересно, поэтому остановлюсь на этом подробнее.

Меня усадили в кресло, замотали электрическими проводами руки и грудь, надели на голову обруч и наставили в глазницы яркий свет. Я знал, что все вопросы прогоняются два раза -- для пущей убедительности, -- и решил отвечать сначала так, а потом эдак, -- пускай потом разбираются. Обмануть детектор лжи несложно: эта штука определяет вашу искренность, измеряя потенциалы в разных точках тела. Идея сама по себе до безобразия проста! В основу ее положен тот факт, что человек, когда он говорит неправду, -- совершает некое насилие над собственной психикой, и насилие это имеет вполне заметные следы в виде учащенного сердечного биения, покраснения или побледнения щек, а также изменения проводимости участков тела, вызванных такой банальной причиной, как выделение пота вследствие излишнего волнения. А вот когда человек говорит правду, никакого волнения нет и в помине, потому что нет насилия над собой, не надо ничего придумывать, изворачиваться и быть готовым каждую секунду к подвоху, потому что никакие подвохи в таком случае отвечающему не страшны. Но однако, есть такие впечатлительные натуры, наделенные избыточной фантазией, которые вдруг начинают думать, что они и в самом деле могли бы совершить преступление, в котором их обвиняют, они начинают смотреть сами на себя глазами обвинителей и вдруг понимают -- где они могут быть неискренними и в котором месте их могут поймать на лжи. И они начинают опасаться, в силу своей мнительности, что им могут не поверить -- не поверить именно в том месте, когда они действительно могут солгать и где у них нет стопроцентного алиби. Как раз осознание подобной возможности заставляет учащенно биться сердце, бледнеть и краснеть лицо, и изменяться проводимости различных участков тела. Все это объективно выявляет электронная машина -- и пожалуйста, готов преступник, вина его объективно доказана, спасенья нет!

Я, может, не совсем корректно изложил существо дела, но в основе своей оно обстоит именно так. Опытные преступники, кстати говоря, все это отлично знают и умеют пользоваться -- будь здоров! Не зря детектор лжи был запрещен в... Впрочем, это к настоящему рассказу не относится.

Итак, пользуясь своими познаниями и навыками, я старательно ответил на заданные мне вопросы и отправился в камеру, заранее предвкушая результат. Пересказывать сами вопросы не имеет смысла, потому что они повторяли одно и то же, о чем меня спрашивали все эти дни, а кроме того, формулировались так, будто испытуемый -- недотепа, дегенерат или что-то в этом роде.

Однако результатов тестирования мне не сообщили. Единственно, я заметил, что следователь на другой день поглядывал на меня как-то странно, словно бы с испугом. А когда я поинтересовался -- что показала проверка, он смутился и не нашелся, что ответить. Что-то забормотал себе под нос, так что я ничего не понял. Вернее понял одно: детектор лжи только добавил путаницы в это дело.

Когда мне объявили, что суд назначен на такое-то число, я понял, что карта моя бита -- оправдаться мне не удалось. Но я не посчитал игру законченной и решил принести хотя бы некоторую пользу всем этим людям -- моим современникам. Пусть я останусь в их глазах преступником, однако, прежде чем я исчезну, я должен открыть им глаза на некоторые вещи. У меня будет последнее слово на суде, и я решил дождаться этого мгновения. Хотя я и понимал, что речи мои вряд ли понравятся слушателям, но долг чести, если позволено будет мне так выразиться, требовал от меня активного действия, я должен был сделать предупреждение человечеству!

Суд состоялся ровно через три недели после моего ареста. Войдя в зал слушаний, я увидел тьму народу. Надо полагать, случай этот получил широкую огласку, да и немудрено! -- двойное убийство, плюс такой необыкновеннейший преступник -- для провинциального городка это есть настоящий спектакль, благо, никто из местных жителей не погиб от руки маньяка. Я насчитал, пока шел по проходу, два десятка фоторепортеров, трое или четверо держали на плече кинокамеру и ловили меня в объектив, остальные гипнотизировали меня взглядом, безуспешно пытаясь проникнуть в мою гадкую душу. Я зашел в крохотное пространство, напоминающее древнегреческий балкончик -- размером полметра на метр -- и сел на крепкую деревянную скамью. По бокам встали по стойке смирно два охранника, я окинул их взглядом и остался доволен. Потом я стал смотреть в зал, пытаясь, в свою очередь, проникнуть в мысли смотревших на меня людей. "Смогу ли я убедить их в чем-нибудь?" -- спрашивал я себя, и не получал утвердительного ответа. Я был для них чужой, они смотрели на меня как на некое кошмарное чудо, или -- психологический казус, ошибку природы ли, жестокий просчет родителей... Но ни в коем случае -- не на как обычного гражданина, имеющего сказать им всем что-то чрезвычайно важное.

Большинство публики составляли мужчины, однако попадались и женщины; привлекла мое внимание красивая дама в первом ряду, она неотрывно смотрела на меня, и взгляд ее был такой скорбный, будто она присутствовала на похоронах дорогого ей человека. А может, она ненавидела меня всей душой -- внешность часто бывает обманчива.

Наконец все расселись, взгромоздились на стулья присяжные заседатели - тринадцать разновозрастных граждан города, -- поместился на лобном месте престарелый председатель в своей трагической мантии, а на скамье сбоку - адвокат; за конторкой у прямоугольного окна встал стоймя суровый обвинитель.

Суд начался! Взялся говорить судебный секретарь и коротко сообщил о готовности дела к слушанию, поведал о том, что все процессуальные нормы соблюдены и, дескать, все в полном порядке -- подсудимый налицо, следствие проведено в положенный срок и никаких причин оттягивать судебное разбирательство нет.

Потом взял слово председатель -- пожилой мужик с отечным лицом, -- он напомнил присутствующим существо разбираемого вопроса, мотнул головой в сторону присяжных, адвоката и обвинителя, кивнул также на меня и объявил заседание открытым. Все одновременно поднялись и выслушали с торжественными лицами государственный гимн. Некоторые, я заметил, закатили под череп глаза и пытались подпевать. Потом все сели, и я сел тоже. Про себя я проговаривал свою речь.