Филип Фармер - Т. 16. Дейра. Повести и рассказы

Он стоял на краю небольшой поляны, залитой нестерпимо ярким солнечным светом. В самом центре поляны чернел огромный гранитный валун — вдвое выше самого высокого из людей. У верхушки каменной глыбы было высечено каменное сиденье.

На этом необычном троне восседала сирена. И выводила свои неземные рулады, одновременно расчесывая длинные золотистые косы гребнем, вырезанным из озерной раковины. Сидя у подножия валуна на корточках, молодой сатир перебирал струны лиры.

Взгляд сирены был устремлен вдоль лесной прогалины — туда, где стена деревьев, расступаясь, открывала обширную панораму гор к северу от городка Сбейптаху. Виднелась отсюда и родная ферма Джека, на таком удалении точно игрушечная. Единороги, пасущиеся на просторных зеленых лугах, окружающих его отчий дом, казались отсюда в лучах жаркого солнца глянцевыми белыми комочками с булавочными искрами рогов.

Тоска по родным пенатам накатила невольно и на время отвлекла Джека от мыслей о жеребяках. Главная усадебная постройка — хозяйский дом — вспыхивала красным, когда лучи солнца падали на кристаллы, врезанные в бревна медного дерева. Двухэтажный с плоской крышей дом сооружен был столь основательно, что запросто мог выдержать длительную осаду. Посреди внутреннего дворика бил родник, по углам крыши были установлены четыре мощные бомбарды.

Рядом с домом — амбар, за ним прямоугольные лоскутки полей и садов. А дальше к северу, на самом краю отцовских владений, вздымались из земли рога кадмусов — дюжиной сверкающих клинков цвета слоновой кости.

Тракт, ведущий мимо родной фермы, убегал в густо заросшие холмы, где и начинались предместья Сбейптаху. Самого города отсюда было не разглядеть.

Сирена поднялась, чтобы стоя пропеть заключительный куплет величальной песни — привета родным краям, куда вместе со спутником возвращалась после трехлетней отлучки для отправления обрядов в далеких горах, — и это вернуло Кейджа к реальности.

Изящный силуэт на пронзительно-голубом фоне в разрыве леса заставил Джека затаить дыхание. Сирена — великолепный образчик своей расы, результат многих тысячелетий отбора — была не просто прекрасна. Кроме гребня, согласно обычаям вайиров, на ней ничего более не было. И сейчас она пропускала медно-золотистую роскошь гривы сквозь зубцы озерной раковины. Упругая левая грудь колыхалась в такт изящным движениям, точно мордочка некоего симпатичного зверька, питающегося чистым воздухом абстрактного обитателя евклидовых пространств. Джек не в силах был оторвать глаз от подобного зрелища.

Нежный ветерок, шевельнув пушистый локон, приоткрыл по-человечьи изящное ушко. Но вот сирена повернулась спиной и открыла взору нечто совсем иное, людям неприсущее — густая грива, начинаясь с головы и пробегая вдоль хребта, ниспадала с крестца настоящим конским хвостом.

Но ни точеные ее плечики, ни остальная часть спины растительностью затронуты не были. Джек не мог сейчас увидеть сирену спереди, но знал, что ее лоно поросло волосами. Волосяной покров у жеребяков здесь был достаточно густ и длинен, чтобы не шокировать даже самых стыдливых из землян — казалось, будто на аборигенах плотные набедренные повязки.

Самцы, покрытые густыми длинными космами от пупка до середины бедер, в точности как мифические сатиры с планеты Земля, им и были обязаны своим прозванием. У сирен же, напротив — бедра шелковисто-гладкие. Манящий пушок на лобке, плавно сужаясь, доходил почти до пупка, обрамленного пушисто-золотистым колечком волос — точно волшебный глаз на вершине таинственной золотой пирамидки.

Именно таков и символ женственности у вайиров — кольцо омикрона, пронзенное копьем дельты.

Застыв в восхищении, Джек ждал последнего аккорда волшебной лиры и последних отзвуков магического контральто.

Воцарилась тишина. Сирена выпрямилась и замерла — бронзовое, увенчанное червонным золотом изваяние; сатир, отрешенный от всего окружающего, страстно припал к своему драгоценному инструменту.

Выступив из-за толстого ствола греминдаля — дерева, плоды которого выстреливали вкусные зернышки, — Джек громко хлопнул в ладони. В эти первые мгновения трепетной тишины хлопок прозвучал настоящим святотатством. Он грубо разорвал тонкую мистическую нить, соединившую вдохновенных исполнителей.

Однако ни один из вайиров не вздрогнул, как надеялся Джек. Оба повернулись к пришельцу с такой грацией и спокойствием, что тот даже устыдился слегка своего мальчишества. И испытал при том некоторую досаду — неужели жеребяков вообще невозможно смутить или напугать?

— Мое восхищение и мои приветствия вайирам! — учтиво поклонился Джек.

Сатир поднялся и пробежал пальцами по струнам. Лира откликнулась певучей имитацией людской речи:

— Доброго дня и тебе, человек!

Сирена, заколов кудри гребнем, взмахнула, точно ныряльщица, руками и мягко приземлилась на траву. От легкого толчка пышная грудь всколыхнулась так соблазнительно, что смотреть Джеку стало просто нестерпимо. А она уже стояла вплотную, приветливо глядя своими фиалковыми очами — в отличие от по-кошачьи настороженного шафранного взгляда сородича.

— Здравствуй, Джек Кейдж! — проворковала сирена по-английски. — Не узнаешь меня?

Джек мигнул ошеломленно, а затем просиял:

— Р’ли! Малютка Р’ли! Но ты — о святой Дионисий! — как ты переменилась! Ты выросла…

Сирена кокетливо поправила прическу.

— Естественно. Три года назад, когда я отправлялась в горы для совершения обрядов, мне было всего четырнадцать. Теперь все семнадцать, и я уже взрослая. Ты находишь это странным?

— Да нет… То есть… Ты прежде напоминала… черенок метлы… так сказать… А теперь… — Рука Джека невольно описала выразительную кривую.

Р’ли просияла в ответ:

— Не смущайся! Я знаю, что тело у меня красивое. Тем не менее люблю комплименты — можешь отпускать их сколько угодно. При условии, что от чистого сердца, разумеется.

У Джека запылали щеки:

— Ты… ты неправильно меня поняла… Я… — Он подавился словами, ощущая полное бессилие перед ужасающей прямотой собеседницы.

Сжалившись, Р’ли сменила тему беседы:

— Нет ли у тебя в запасе курева? Наше кончилось, и мы мучимся уже несколько дней.

— Как раз три штуки осталось. Пожалуйста!

Джек извлек из кармана куртки драгоценный медный портсигар, подарок Бесси Мерримот, и вытряхнул последние коричневые самокрутки. Первую непроизвольно протянул Р’ли — как даме. Рука наотрез отказалась подчиниться принятой среди людей грубости в обращении с жеребяками.

Однако, прежде чем предложить закурить брату сирены, вторую взял сам. Сатир отметил людское пренебрежение мягкой загадочной улыбкой.