Максим Макаренков - Рассказы

— Мужики, дайте сигарету, пожалуйста.

Это было настолько неожиданно, что Максименко поперхнулся дымом. Протянул пачку.

Бруно уселся, подобрав под себя ноги:

— Ну, что? Какие мысли, впечатления, соображения?

— Это Вы нам скажите, какие впечатления, — хмыкнул Тахашвили. — Недаром же весь день посередь плаца статуей проторчали?

Бруно слегка нагнулся вперед, протянул руку:

— Давайте на «ты»? А, господа подполковники?

Подполковники по очереди пожали сухую костистую ладонь, и Максименко повторил вопрос:

— Ну, так все же, что учуять удалось? Не зря ж там стоял?

— Нет, не зря-я-я-я, — протянул паранорм, — но что я учуял и увидел… Я сам не пойму. Меня ведь не зря к вам прикрепили. Именно меня. Приходилось и в горячие зоны ездить, и в Большой Лес.

Собеседники уважительно покивали головами, а Тахашвили слегка поежился, что-то такое о Большом Лесе вспомнив.

— Так вот, когда в Большом Лесу стоишь и щупаешь, ощущение очень странное. Ты не чувствуешь деревья, животных, нет переплетения, нет отдельных мазков. Такое впечатление, что вокруг тебя одно большое существо. Причем не совсем живое. Примешивается такое же чувство, какое у меня бывает, когда я вхожу в ваши залы электроники.

— Ну и к чему ты это говоришь? — буркнул Тахашвили.

— Да к тому, что здесь похожая штука. Есть обычный фон людского поселения, но это вы и сами знаете, это чуять мы и ваших оперов учим. Есть фон леса. Хотя и не совсем обычный. Этот-то лес в Большой переходит. И есть два следа, от которых мне становится сильно не по себе. Один — это след Слушающего, с таким я уже сталкивался. А вот второй… Я вам объяснить не смогу, это как будто ты глядишь в спину кому-то незнакомому, очень чужому, непонятному, и он вдруг оборачивается и прямо тебе в глаза смотрит. И в глазах — ничего, что было бы тебе хотя бы отдаленно знакомо. И еще, напор, мощь у этого второго следа совершенно запредельные.

— Вы это как вычисляете? Шкала какая-то есть? — перебил паранорма Максименко.

— Не то чтобы шкала. Это вы, технологи, все пытаетесь привязать к точке отсчета. Но что-то отдаленно похожее существует. Скажем так, вот у Слушающего, у него след не похож на человеческий, но по энергонасыщенности он с людским сопоставим. А вот у того, что я сегодня почуял, он гораздо больше. И при этом он очень, очень чужой. Я не знаю, откуда на Земле мог такой взяться, — упавшим голосом добавил Бруно.

Теперь прокашлялся и вмешался практичный Тахашвили:

— Бруно, а направление ты по энергоследу взять смог?

— Смог. И от этого мне совсем погано. — Бруно кивнул в сторону леса. — Туда они ушли. Сколько было, не знаю. От них один след остался. Общий и скрученный, как коса.

Максименко пробормотал что-то неразборчивое, но очень экспрессивное. Хлопнул себя по коленям, подался всем корпусом вперед:

— Вот что, мужики. Чует мое сердце, придется нам, с твоими, Георг, торпедами, идти в лес. Тяжелая техника там, один черт, не пройдет. Так что, Бруно, ты сейчас идешь в пункт связи и все подробно пересказываешь нашим. То, что твое непосредственное начальство уже в курсе, я знаю.

Перевел взгляд на Тахашвили:

— Потом, Георг, иду я и запираюсь там надолго. Надо получить санкцию Совета. Упускать тех, кто бойню устроил, никак нельзя. Они теперь единственная ниточка к тому, что нам хотел сказать Слушающий.

Группа шла третий день. «Ветерок» пришлось оставить в первый же вечер, когда исчезли последние тропы, по которым он мог хоть как-то протиснуться. Над головой — купол из сплетенных ветвей, с трудом пропускающий солнечный свет, свежесть ранней осени сменилась почти неподвижным, пахнущим прелью, сырым и стылым воздухом. Деревья врастали друг в друга, превращались в единое целое. По ночам мертвенную тишину прорезал чей-то скрежет, лес начинал говорить. Длинные, монотонные фразы. Звук шел со всех сторон, но не это пугало. В голосах не было человеческих чувств. Ни муки, ни радости, ни злобы. Но не было в них и равнодушия…

С утра отказала связь. Причем не только станция, но и переговорники опергруппы. Ни малейшего потрескивания, хотя индикаторы показывали полный заряд батарей. Тишина.

Тахашвили гнусно матерился, Максименко недовольно сопел, Бруно сохранял обычную невозмутимость, хотя она давалась ему нелегко. Группе пришлось полагаться исключительно на чутье паранорма и надеяться на то, что он сумеет предупредить об опасности.

Ближе к ночи они вошли в Большой лес. Вроде бы ничего не изменилось, но переход границы ощутили все. Бруно поморщился:

— Все, боюсь тут и я уже бессилен. Давит. Ох и давит это чертово место.

— Даже мне не по себе, — пробормотал Тахашвили. — Хотя все говорят — восприятие у меня, как у бегемота. То есть никакое.

Ночь упала внезапно. Люди почувствовали, как лес выдавливает из себя темноту в окружающий мир, и она заполняет все вокруг. Стало тяжело дышать, ребята Тахашвили двигались с оружием на изготовку, нервно поводя стволами при малейшем шорохе. Приборы ночного видения не помогали. Наконец, найдя хоть что-то, напоминающее поляну, группа остановилась, расположившись на самом краю открытого пространства.

Трое оперативников завалились спать, укрывшись спальниками, вторая троица растворилась в темноте.

— Нехорошее у меня ощущение, други мои, — вздохнул Бруно.

— Хм. Удивил. Тут у всех мороз по коже. Даже мои ребята психовать начали. — Тахашвили бросил в костер ветку.

— Я не о том, — покачал головой Бруно. — Мне кажется, что мы, наконец, столкнулись с той самой Четвертой ветвью.

Максименко только присвистнул а Тахашвили недоуменно вскинул брови:

— Не дайте помереть дураком. О чем речь идет?

— Ты, Гера, главное не расстраивайся. Об этом мало кто слышал, — успокоил друга подполковник. — Все это так, теоретические сотрясения воздуха. Разве что некоторые паранормы говорили о каких-то странностях.

— Да и данные эти, — поморщился Бруно, — были получены, скажем так, в измененном состоянии сознания.

— Наркотиками балуетесь? — вкрадчиво поинтересовался Георг.

Максименко тихонько захихикал, Бруно сначала недовольно поджал губы, затем все же улыбнулся.

— Ну, в общем, да. Разные методы пробовали. Ладно, Костя, лучше ты просвети Георга насчет теории ветвей и прочего.

— Да все просто, на самом деле, Гера, дорогой. Вот смотри. Есть мы, обычные люди, которых называют технологами. Мы продолжаем идти по классическому пути техногенной цивилизации. Правда с оглядкой на то, что именно такому пути мы обязаны появлению ядерных ракет, которые, в конце концов, взлетели и упали. Назовем это первой ветвью. Есть Параорден, объединивший людей, которые получили, после Взрывов, те или иные паранормальные способности, вроде запороговой эмпатии, телепатии или способности к точнейшей бесконтактной диагностике. Кое-кто поговаривает и о пирокинезе.