Владимир Городов - Круг Девятирога

– Эй, славные жители Реути! Слушайте, и не говорите, что не слышали! Только один раз! Проездом в Париж! Лауреат межрайонного смотра-конкурса моноспектаклей!..

Здесь есть катим потёртый… вот он. НынчеВдова мне отдала его, но преждеС тремя детьми полдня перед окномОна стояла на коленях воя…

Очень странно, но тот факт, что я говорю и думаю на языке, доселе мне совершенно неизвестном, я обнаружил только тогда, когда вознамерился декламировать стихи Пушкина. Как-то всё и звучало не так, и рифмы, что называется, «не били». Однако язык Ланелы (примерно так в фонетическом преобразовании здесь звучат слова «земля» и «Земля») весьма гибок, мелодичен и имеет множество синонимов. Поэтому очень скоро я поднаторел переводить любое стихотворение «с ходу». Получалось, судя по реакции слушателей, весьма недурно. И крестьяне, и местный лэд, не избалованные обилием культурно-массовых мероприятий, принимали «на ура» любой мой репертуар, до слёз хохотали над самыми незатейливыми шутками, от души рыдали над мелодраматическими сценами. Подогреваемый такой всенародной любовью, во мне проснулся недюжинный лицедейский талант. После «Скупого рыцаря» я разыграл в лицах «Двенадцатую ночь» Шекспира, которую, как и многие другие произведения, с помощью открывшегося во мне дара помнил до последней запятой в тексте. Выступление прошло при полном аншлаге. На концерт собралось всё население хутора. В «царской ложе» восседал лэд Лоди со своей семьёй. В «партере» копошилась детвора. «Бенуар» занимали крестьяне и крестьянки, а «галёрку» – толпа каких-то лысых людей. «Каторжники, что ли?» – подумалось мне.

Часа через три у меня с непривычки элементарно сел голос, и выступление пришлось закончить. Благодарные зрители щедро набросали мне под ноги цилиндрики мелких монет – шестаки, четвертаки и полушки. А растроганный лэд торжественно вручил полновесный катим.

Сытые и потому довольные, мы с Асием возлежали на большущей копне свежего сена под навесом, глядя на кипучую жизнь крестьянского подворья: погрузка обоза, прерванная моим выступлением, продолжалась при свете факелов. Людей по двору сновало много, но больше всего тех, лысых.

– Кто это такие? – спросил я Асия. – Странные какие-то. Даже не могу понять, мужчины это или женщины.

– Это бепо, бесполые, – ответил он.

– То есть как – бесполые?

– Странная прихоть Того иль Другого. Не мужчины, не женщины, чада от них не плодятся. Потому-то они и признаны повсеместно существами низшими.

Асий окликнул одно из бепо, которое тут же подбежало к нам и стало беспрестанно кланяться, напомнив мне супервежливого японца:

– Чем И-Ко может угодить господам?

– А ну-кось, разоблачись да повернись на разные стороны. – Асий бросил ему мелкую монету. Бепо, подхватив деньги, с готовностью сбросило одежду и стало вертеться перед нами, поглаживая и нахваливая своё тело, действительно, напрочь лишённое каких бы то ни было половых признаков: формы усреднённые, волосяной покров полностью отсутствует.

– У И-Ко хорошее тело, красивое и крепкое. Господа желают И‑Ко? Как они его желают? И‑Ко умеет по-разному! И-Ко знает, как доставить удовольствие господам! И-Ко умеет и вот так, – бепо изобразило немыслимую камасутровскую позу, – и вот так, и вот так…

– Уже ступай себе! – махнул рукой Асий.

– Как? Господа не желают? Совсем? Очень-очень жаль. Но если господа передумают, то пусть они скажут, чтобы позвали И-Ко. И‑Ко все знают. И-Ко тут же примчится! – лопотало бепо, отступая спиной вперёд и всё так же непрерывно кланяясь. Я заметил, что оно строит фразы так, чтобы не говорить о себе в среднем роде.

Асий поведал мне, что, по какому-то капризу природы, бепо составляют самую большую часть новорожденных. Они более живучи и менее подвержены болезням. О рождении бепо здесь стараются замалчивать, в то время как рождение девочки превращается в праздник. А если, что случается ещё реже, на свет появляется мальчик, то это служит поводом для недельной беспробудной пьянки.

Вскоре старик задремал, а мне отчего-то не спалось. Я лежал, глядя сквозь дыры в навесе на незнакомые созвездия, и думал о бепо: почему-то именно их существование бесповоротно убедило мое всё ещё на что-то надеявшееся сознание в том, что я всё-таки на чужой планете.

В тишине опустевшего двора раздались частые лёгкие шаги. Кто-то приблизился и остановился рядом с навесом.

– Эй!.. Эй!.. – раздался тихий детский голосок. – Эй, фигляр…

Я подобрался к краю копны и глянул вниз. Там, задрав растрепанную головку, стояла маленькая девочка.

– Ты меня зовёшь? – спросил я, и она радостно закивала. – Чего ты хочешь?

– Сама-то я хочу спать. А вот юная лэд-ди хочет, чтобы я тебя к ней привела.

– Какая жестокая у тебя хозяйка! – шутливо нахмурился я.

– Нет! – сердито топнула ножкой девочка. – Юная лэд-ди Та добрая! Она сказала: «Быстренько сбегай за фигляром, а потом беги спать в свою кроватку!» И если ты прямо сейчас же не пойдёшь со мной, то значит, ты сам и есть настоящий жестокий!

Аргумент оказался непробиваемым, поэтому я спрыгнул с копны и поспешил вслед за девочкой в господский дом.

В девичьей светёлке меня встретили сама юная лэд-ди и две её подруги. Но, признаться, подруг на фоне хозяйки я не сразу-то и приметил. Боже мой, до чего она была прекрасна! И, прежде всего, глаза: огромные, малахитово-зелёные, они искрились добротой. Не берусь описывать её внешность – мне это не по силам. Одно могу сказать: каждая черта её лица, каждая линия фигуры дышали совершенством. Я застыл, очарованный, не в силах ни сделать малейшего движения, ни произнести хотя бы звук. Только ещё более остро накатило осознание своей физической ущербности, прорезавшей бездоннейшую пропасть между мною и этим неземным существом. И больше всего меня в этот момент терзала мысль: «Как нехорошо, что я нахожусь перед ТАКОЙ девушкой с ТАКИМ синяком под глазом!» Как будто мою нынешнюю рожу хоть что-то могло испортить ещё больше!

– Извини, любезный, что мы потревожили твой отдых, – ласково сказала юная лэд-ди. – Нам очень понравились твои рассказы. Их хочется слушать ещё и ещё. Я бы слушала их бесконечно. Но ты странник. Наутро ты уйдёшь, и кто знает, приведут ли тебя вновь Тот либо Другой в наш всеми забытый дрогоут. Ведь так?

В ответ я смог лишь судорожно кивнуть.

– Я тебе хорошо заплачу. Понимаю: ты устал, у тебя сел голос. Но, думаю, это замечательное вино поможет тебе. К тому ж здесь не надо надрываться и кричать на весь двор. Умоляю, расскажи нам что-нибудь… Что-нибудь красивое, доброе. Что-нибудь такое, от чего щемит грудь, а к глазам подступают слёзы счастья. Расскажи, прошу! Хотя бы шёпотом…