Ольга Онойко - Ррит Тираи

3.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Н’йирра.

Они с Ацарши сидели на полу в тренировочном зале их чри’аххара, пустом и тёмном. Большинство систем корабля давным-давно были выключены, все его шлюзы — открыты. Всего лишь несколько дней назад Н’йирра и Ацарши обменялись грустными мыслями: когда перестанут работать вычислительные машины и корабль замрёт окончательно, он превратится просто в большое здание. Ветер и вода нанесут пыли, лианы оплетут острые крылья, и медленно, медленно гордый чри’аххар будет становиться зелёным холмом… Ацарши тогда молча обняла Н’йирру и зарылась лицом в его косы. Жили они вместе, и состарились вместе, и вместе лечь им в подножие того холма… До сих пор нос Н’йирры помнил её горький запах.

Но судьба решила иначе. Людей, совершивших в жизни столь многое, она не унизила тихой дряхлостью, плесневым тлением. На склоне лет вновь ждали их великие деяния, гром и яркость, ярость и мощь.

Ацарши задумалась, щуря глаза.

— Помню Р’харту аи Т’харргу, — сказала она тяжело. — Верю, что он недооценил противника. Верю, что никто не смог сместить его вовремя. Тупой цангхьяр! Ймерх-се! Эти бедные дети не знают даже, как шла та война. Но я уверена, что Цмайши разделяет вину брата. Найдись в штабе умная женщина — сумела бы заключить мир. Пусть позорный. Но Цмайши довела до оккупации Кадары!

В груди её родился и погас гневный рык, а потом… Н’йирра замер, открывши рот: суровая, злобная, могучая Ацарши застонала в голос и повалилась на пол, сжимаясь в комок, как ребёнок. Она закрыла руками лицо и впилась когтями в собственные волосы. Струйки крови окрасили их. Несколько вздохов Н’йирра цепенел в растерянности. Опомнившись, он подался к Ацарши и привлёк её к себе, гладя её большую мудрую голову. Ацарши схватилась за него, пальцы её скрючивала судорога, когти раздирали одежду и кожу Н’йирры. Он не замечал физической боли. Ацарши дрожала и плакала в его объятиях.

— Ох, — шептала она, — ох… ничего нет… никого не осталось… Как они могли? Н’йирра, как?!

Н’йирра молчал. Что было тут отвечать ей? Тоска охватила его, как сильный противник, и болели его три сердца.

Признаться, иной раз он спрашивал свою душу: почему Й’ранла ничего не предпринял, когда стало ясно, что его «лезвие» задерживается сверх всякой меры? Пусть Й’ранла не из тех, кто одержим победами и ищет себе знаков доблести, но его слово много значит в Собрании Учителей. Ему не составило бы труда поднять в космос целую «малую свиту» и добраться до Тираи. Немыслимо ведь, чтобы парные лезвия предали свои клятвы…

Вот, значит, как оно было.

«Й’ранла, Й’ранла, прости меня за зловонные мысли. Верю, тогда, сто лет назад, ты забыл о своём мирном нраве и встретил светлую смерть», — Н’йирра закрыл глаза. С опозданием на сто лет он прошептал строки древней погребальной песни, которой «лезвия» прощались друг с другом. Её нужно было петь, но он не мог.

— Обещание светлой смерти: ни о чём не тревожься. К горизонту уходит ветер вслед за солнцем. Оставляет леса и реки, горы и долы — ради друга, не ради долга… Вечер. Уже скоро.

Слушая его, Ацарши перестала плакать. Некоторое время они сидели так, обнявшись, в темноте, и молчали, прислушиваясь к биению сердец друг друга.

Потом Н’йирра сказал ей:

— Так, Ацарши: ясно мне, в чём наш с тобой долг. Мы многое помним, и ещё больше помнит наш корабль. Кто мог бы предвидеть, насколько важным станет всё это! Даже развлекательные комплексы и те нынче дороже крови детей, потому что утрачено всё, всё… Люди Ррит Тираи ступят на Ррит Кадару, мир царствующий, и вернут ей душу прежних времён.

— Ты прав, воин и убийца воинов, — ответила Ацарши.

— Это ясно, — повторил Н’йирра, — и здесь нет вопросов, которые беспокоили бы меня.

Тогда Ацарши поднялась с его колен. Её огромные золотые глаза засветились в сумерках; линии тёмного пигмента на веках ещё оставались влажными от слёз, но взгляд вновь сделался твёрд и мрачен. Уши Ацарши приподнялись.

— Да, — вновь подтвердила она. — Беспокойства достойны другие вопросы.

— Если действительно утрачено всё, то кто, как и зачем сохранил координаты Тираи? — спросил Н’йирра.

Несколько вздохов Ацарши молчала. Затем усмехнулась:

— Вот ты о чём. Это мы спросим у мальчиков, так узнаем. Меня беспокоит другое.

— Что?

— Сами мальчики. — Ацарши села. — Что случилось с людьми? Меньше пары столетий прошло. Но я смотрю на наших гостей, и мне кажется, что минули тысячелетия.

Н’йирра не шелохнулся, когда она встала и прошла к стене, приказывая кораблю пробудиться. Энергии в чри’аххаре оставалось немного, ай’аххар гостей не нёс дополнительных энергетов, он вообще не нёс никаких, потому что двигали его иные устройства, созданные по иным принципам. Подзарядить корабль они не могли. Ацарши тратила неприкосновенный запас, но она была в своём праве. Вспыхнул огромный экран, озарив зал холодным зелёным и голубым светом. На экран выводилось изображение с крошечной летучей камеры, а саму камеру заякорили на генетический код Л’йарсы.

— Л’йарса, — велела Ацарши, — расскажи.

Качнулась череда светлых кос. Близко-близко показались ярко-зелёные, как у Н’йирры, глаза, и наконец камера сфокусировалась.

— Я полон удивлений, — сказал Л’йарса, — одно удивление нагоняет другое, как хвостатки в брачный период. Я запоминаю всё, но пока ничего не обдумываю.

— Чем заняты наши гости?

— Я собираюсь показать им пищевые стада, — ответил Л’йарса. Тёмные губы его чуть изогнулись.

Красавец Л’йарса был сыном Урши от Н’йирры, из их первого выводка. Несмотря на это, Ацарши любила его больше собственных сыновей. Л’йарсу по-настоящему занимала наука, та работа, которую Ацарши вела на Тираи. Он много помогал женщинам и сделал для них несколько важных исследований. Потому Ацарши и доверила ему это дело: знакомить гостей с колонией, одновременно без спешки, расчётливо и ненавязчиво изучая их самих. Л’йарса умел смотреть как биолог и этолог, а не как охотник и воин. Н’йирра знал, какие данные хотела получить Ацарши, но он не был учёным. Во время наблюдений ей приходилось постоянно напоминать ему, на что стоит смотреть.

Погрузившись в созерцание, старейшины много времени провели в безмолвии, неподвижные, как статуи. Золотые и зелёные лучи метались по их лицам и телам, огнями отражались в глазах. Камера следовала за плечом Л’йарсы, а Л’йарса присматривал за маленькими гостями. Н’йирре подумалось, что сын сам уже немолод, ему скоро исполнится сто лет. Но Л’йарсе ещё очень далеко было до старости, он и не вспоминал о ней. Превосходно тренированному, находящемуся на пике мужской мощи, ему не составляло труда следить одновременно за оробевшими мальчиками и за камерой, которая должна была давать старейшинам осмысленные и любопытные кадры.