Джеймс Блиш - Би-и-ип!

Вейнбаум от возмущения лишился дара речи.

– Дейна, у вас сердце истинного офицера, – выдавил он наконец. – И нечего соблазнять меня своими коленками. Я уже сказал, что не собираюсь швыряться деньгами, независимо от того, что на этот счет высечено в будущем. Не собираюсь, потому что мое правительство, как, впрочем, и ваше, не одобряет подобных расходов. Неужели это ваша реальная цена?

– Совершенно верно… но существует и альтернатива. Назовите это моим капризом. Вместо запрошенной суммы, я желаю: а) быть принятой на службу в ваше бюро в качестве офицера по особым поручениям и б) стать женой капитана Робина Вейнбаума.

Вейнбаума словно ветром сдуло с кресла. Ему вдруг показалось, что из каждого его уха вылетает язык огня длиной не менее фута.

– Такой наглости… – начал он, но предательский голос подвел его.

С того места, где стоял Уолд, раздалось нечто вроде оглушительного хмыканья, правда, немедленно и жестоко задушенного в зародыше. Сама Дейна вроде бы слегка улыбнулась.

– Видите ли, – пояснила девица, – я не показываю свою лучшую и, можно сказать, точеную коленку каждому встречному мужчине.

Вейнбаум снова уселся, на этот раз медленно и осторожно.

– Спокойно, без паники, идите к ближайшему выходу, – пробормотал он. – Женщины и инфантильные офицеры первыми. Мисс Лье, вы, кажется, пытаетесь убедить меня, будто разыграли весь этот головоломный спектакль… борода и все такое… из пламенной страсти к моей неуклюжей и плохо оплачиваемой персоне?

– Не совсем, – честно призналась Дейна Лье. – Кроме этого, я хочу служить в бюро. Позвольте еще раз обратить ваше внимание, капитан, на тот факт, который вам, похоже, покажется весьма незначительным. Вы согласны, что я могу детально предсказывать будущее, и это означает, что будущее определено заранее?

– Поскольку Тор молчит и, вероятно, смирился с этим, думаю, я тоже… условно…

– В этом нет ничего условного, – решительно запротестовала Дейна. – Когда я впервые наткнулась на эту штучку, то прежде всего установила, что мне удастся затея с Дж. Шелби Стивенсом, я смогу втереться в бюро и выйти за вас, Робин. Сначала я удивилась, потом возмутилась. Я вовсе не хотела состоять в штате бюро. Мне гораздо больше нравилась вольная жизнь видеокомментатора. Кроме того, месяц-другой я противилась браку с вами. И, самое главное, маскарад казался мне просто вздором.

Но факты упрямая штука. И я поняла, что пройду через все это. Никаких альтернатив, идиотских «ответвлений времени», никаких поворотных пунктов, которые можно изменить, внеся тем самым поправки в будущее. Мое будущее – как ваше, и доктора Уолда, и остальных – определено заранее. И моральные соображения тут ни при чем. Мне все равно предстояло это сделать. Причина и следствие, как я поняла, просто не существуют. Одно событие следует за другим, потому что события так же неразрушимы в пространстве-времени, как материя и энергия.

И эта пилюля оказалась самой горькой. Много лет уйдет у меня, да и у вас тоже, на то, чтобы ее переварить. Думаю, доктор Уолд придет в себя намного быстрее. В любом случае, как только я твердо убедилась, что все именно так и случится, пришлось позаботиться о собственном рассудке. Я знала: невозможно изменить того, что предстоит сделать, и мне пришлось обзавестись соответствующими мотивами. Иными словами, дать всему разумное объяснение. Это, по крайней мере, нам по силам: сознание наблюдателя просто пронзает время и не может изменить события. Зато может комментировать, объяснять, изобретать. И это большое счастье, потому что никто из нас не способен предпринимать действия, совершенно свободные от того, что мы считаем личной значимостью.

Поэтому я и обзавелась очевидными мотивами. Поскольку я собираюсь выйти за вас и не могу избежать этого, пришлось убедить себя, что я люблю вас. Теперь это именно так и есть. И раз уж мне все равно надлежит оказаться в штате бюро, я попробовала отыскать в этой работе хоть какие-то преимущества, по сравнению с моим теперешним занятием, и, представьте, набрался солидный список! Вот и все мои мотивы.

Однако вначале никаких мотивов не было. Мало того, за действиями вообще нет мотивов. Все действия определены заранее. То, что мы называем мотивами, это всего лишь рассуждения беспомощного созерцательного сознания, достаточно умного, чтобы учуять наступление события и убедиться в его неизбежности.

– Вот это да! – невежливо, но достаточно выразительно перебил доктор Уолд.

– Либо «вот это да», либо «чушь собачья», не могу решить, что именно, – вставил Вейнбаум. – Мы оба знаем, что Дейна – актриса, так что восхищаться рано. Я приберег действительно разящий вопрос напоследок. Вот он, этот вопросик: как?! Как вы наткнулись на модификацию передатчика Дирака? Помните, мы знаем вашу биографию, пусть нам ничего не известно о Дж. Шелби Стивенсе. Вы не ученый. Среди ваших дальних родственников есть выдающиеся умы, но и только.

– На этот вопрос вы получите несколько ответов. Выберите тот, который больше понравится. Они все верны, хотя в чем-то противоречат друг другу. Начать с того, что вы правы насчет родственников. Но если вы снова проверите свое досье, сразу обнаружите, что так называемые «дальние родственники» до недавнего времени были последними остававшимися в живых членами моей семьи, если, разумеется, не считать меня. Умирая, эти троюродные и четвероюродные братья, седьмая вода на киселе, завещали мне свое имущество, и среди документов я отыскала чертеж возможного коммуникатора для мгновенной передачи информации, основанного на инверсии волны де Бройля. Правда, набросок был очень приблизительный, и принципа я не поняла, поскольку, как вы изволили указать, учили меня не тому. Но почему-то стало интересно. Я смутно сообразила, чего может стоить эта штука, причем не только в деньгах.

Мой интерес подогревали два обстоятельства из тех, которым не могут соответствовать причина и следствие, но которые все равно происходят в мире неизменяемых событий. Большую часть своей взрослой жизни я провела в информационной среде, правда, в основном, на видеостудии. Вокруг меня были самые разнообразные средства связи, и я каждый день пила кофе с пончиками в компании инженеров. Сначала я усвоила жаргон, потом кое-какую теорию, и, наконец, дело дошло до практики. Некоторые вещи нельзя было узнать другим способом, другие, доступные только таким высокообразованным людям, как доктор Уолд, дошли до меня случайно: в вихре развлечений, между поцелуями и всяческими путями, вполне естественными для моего образа жизни.

Вейнбаум, к собственному невероятному изумлению, обнаружил, что при словах «между поцелуями» его сердце неприятно защемило.