Рим Ахмедов - Загадочный недуг

— Голос слышится четко?

— Нет, он беззвучен. Я просто чувствую толчок. Знаю, что звали, а услышать не могу.

— Кого-нибудь видите в этот момент?

— Никого. Не успеваю оглянуться. Мне кажется, что мог бы увидеть, оглянись я побыстрей.

Эльгин задумался. Что у Камаева? Слуховые галлюцинации? Такое случается при некоторых нервных расстройствах, но никакой угрозы не представляет. Небольшой курс лечения, и все как рукой снимет. А если что-то иное? Не учитывать никак нельзя. Постоянно надо носить с собой походную лабораторию с предметами первой помощи. Вот ведь отправились гулять, а лаборатория осталась в гостинице. Непростительная халатность.

Он озабоченно наблюдал за переменой чувств на лице пациента, готовый тут же вызвать подмогу из ближайшей клиники, если эмоции вдруг достигнут критической точки. Однако Камаев после прогулки успокоился довольно быстро, его возбуждение схлынуло, иссякло красноречие. Он сделался задумчивым, немногословным и настоятельно просил выехать в горы, не откладывая, сегодня же.

Эльгину уже не хотелось забираться в такую глушь, но обещания надо выполнять, и он уступил Камаеву. К тому же анализы, взятые перед дорогой, были в норме и не внушали опасений.

8

Из Уфы выехали после обеда на вместительном везделете, который предполагалось загрузить на обратном пути блоками яшмы и нефрита. Эльгин предлагал взять курс сразу на какой-нибудь карьер, но Камаеву хотелось заглянуть в те места, где он бывал прежде.

Вначале летели на небольшой высоте и с довольно приличной скоростью, пока не достигли хребтов Южного Урала. Здесь спустились на одну из немногочисленных, заброшенных за ненадобностью дорог, и медленно заскользили по ней на воздушной подушке. Камаев напряженно вглядывался в окружавшие его горы, словно отыскивая какие-то известные ему одному приметы. Вдруг он встрепенулся, попросил остановить машину.

Спрыгнув на землю, Тимур быстро зашагал по направлению к черневшему в скале входу в небольшую пещеру. Это был скорее всего грот, потому что в нескольких метрах от входа зал начинал сужаться, образуя глухую стену. Тимур походил по гроту, присел на круглый камень, застыл с улыбкой на лице. Эльгин отлично понимал, что его пациент находится во власти каких-то известных ему одному воспоминаний, в которые ему никак не проникнуть даже с помощью хитроумной аппаратуры, если только Камаев сам не поделится своими переживаниями.

Тимур, действительно, вспоминал самые дорогие минуты своей жизни. Ему двадцать один год, он студент и едет с друзьями в горы. Это у них самодеятельная экспедиция, поставившая целью изучить за время каникул недавно открытое месторождение редкого по красоте розового камня — родонита. С ними в поездке была и Мария, Машенька. Здесь, в этом гроте, уединившись от остальных ребят, они объяснились в любви.

Была юность, было счастье, был грот, который со временем сделался символом крепости уз, соединивших их навеки. Они довольно часто, особенно в первые годы, приезжали сюда в отпуск. Грот превратился для них в маленький семейный храм.

Годами позже, уже работая на фабрике художественных изделий, Тимур в часы досуга смастерил для Марии памятную вещицу. На небольшой плите из черного лабрадора он поместил высеченную из яшмы копию грота, а перед входом положил крохотную родонитовую розу.

Эльгин торопил в обратный путь. Солнце садилось за горы, и надо было возвращаться. Тимур, оттягивая время, еще раз прошелся вдоль каменистого обрыва, наслаждаясь запахами хвои и душистых трав, видом диких, не тронутых временем скал. Как будто и не было позади трех столетий!

Возвращаясь обратно к машине, он увидел в стороне от дороги холмик, сложенный из камней. В местах, где между камнями скопилась хоть горстка земли, росла пряная душица. Тимур сорвал один цветок, растер его в ладони. Сразу запахло родиной, детством. У матери всегда хранились пучки насушенной душицы. Теперь от ее запаха заломило в груди. Тимур чувствовал, будто прямо в сердце ему ввели шприц и впрыснули раствор чистейшей, невыносимейшей печали.

Под тонкой пленочкой дерна Тимур разглядел острый краешек черного камня, поковырялся и вытащил его. Камень был плоский, гладкий. Тимур отряхнул его от крошек земли, потер рукавом и вздрогнул. Лабрадор, странно напоминающий обломок знакомой плиты. Он явно отшлифован не природой, а человеческими руками. Рядом со сколом, словно лепесток крохотной розы, прилип кусочек родонита. Ну, точно, здесь должно быть продолжение — сама роза отколота, и нет части плиты с гротом! Но как она попала сюда? Значит, Мария после его смерти, то есть замораживания в анабофоруме, побывала здесь?! Но зачем она бросила среди камней самую дорогую для нее вещь?..

Тимур не находил ответа и продолжал вертеть в руках обломок плиты. Внезапно он ощутил, как ему на грудь обрушился удар страшной силы, будто ударил сорвавшийся со скалы камень. Еще не потерявший сознания, широко открытыми глазами он смотрел впереди себя, не понимая, откуда пришелся удар, потом, как подкошенный, рухнул на землю.

Эльгин, находившийся поблизости, кинулся к нему, перевернул отяжелевшее тело, увидел розовые пузырьки в уголках губ и застонал: разрыв сердца. Но отчего, да и возможно ли это?! Как могло не выдержать прочнейшее сердце из искусственной, практически вечной ткани? «Брак! — промелькнула в голове ужасная мысль. — Неужели трансплантант был с браком? Нет, исключено!»

На размышление не оставалось времени. В распоряжении были считанные минуты. Правда, он мог поддержать в пациенте жизнь подручными средствами, но ненадолго.

Вызванная по каналу немедленной связи ракета приземлилась на ближайшей удобной площадке через пять минут. Еще через пять Камаев лежал на операционном столе в ближайшей хирургической клинике. Полчаса спустя примчался из Москвы Лунин. Началась борьба за спасение жизни Тимура Камаева.

После операции, когда издерганные, измученные врачи вышли отдохнуть в холл, Эльгин сказал Лунину:

— Ты был прав, и я признаю, что совершил большую ошибку, поторопившись с первой пробой. Не теоретически, не умозрительно я наконец-то понял: вне своего сложившегося общества, вне своего времени человек обречен и вряд ли сможет жить полноценной жизнью.

— Что я тебе говорил? Ты ведь и слушать не хотел!

— И сейчас не хочу. Я не согласен с твоим мнением, что вообще не надо трогать анабофорумы. Нет, мы должны дать людям жизнь, но не поодиночке, а всем сразу, одновременно. Чтобы они могли общаться между собой, находить друг в друге поддержку, объединиться в коллектив, который скорее найдет контакты с нами…