Борис Пшеничный - Человек-эхо и еще кто-то (Сборник)

— Еще больше от тебя, от Чима, от всех, кто лезет сапогом в душу.

— Чтобы не быть «сапогом», я искал связи с Чимом.

— Трюк не прошел. Иго порвал анкету.

— Мне это многое сказало. Я понял, что Чим опередил. Он тоже боялся за вас и раньше меня установил, что ваша встреча — ошибка. Не Игорь должен быть первым в твоей жизни, и не ты первой — в его… Вспомни вашу ссору, в самом начале.

— Неправда, мы не ссорились!

— Ты рыдала вот здесь и спрашивала: почему, почему он назвал тебя «вертушкой»…

— Сама виновата, на дне рождения у Кати села с Олегом.

— Правильно. Только не такой у Игоря характер, чтобы бросаться словами, он бы держал обиду в себе.

— Так что же? Думаешь, Чим?

— Без сомнения. Он уже начал мешать, расстраивать ваши отношения, но не успел или поторопился. Игорь догадался, чего добивается Чим, и взбунтовался. Между ними пробежала кошка. Игорь умолчал об анкете, он стал скрытен. В этом его несчастье, он повел двойную жизнь, раздвоился.

— И ты это знал?

— Ты сама заметила, что у них не так, как у нас.

— Вы убили его!

— Он оступился.

Между блоками дома, на уровне семнадцатого этажа, строители протянули стальную балку — зачем-то им это было нужно. Одним концом балка проходила в оконный проем, и мы, когда становилось жарко, навешивали на ржавый брус куртки и джемперы. Другой конец лежал на карнизе балкона противоположного блока — это метров двадцать от нас… Наш блок еще достраивался, мы убирали в квартирах строительный мусор, а тот, что напротив, был готов, стекла его окон поблескивали новизной.

Нас пригоняли из школы после уроков, уже к вечеру, чтобы не мешали строителям, которых мы и в глаза не видели. Проку от нашей помощи почти никакой, все это знали — мы больше аукались по этажам, чем работали, и тем не менее в конце каждой недели весь класс, как штык, был то на одной, то на другой стройплощадке. Сами мы ничего против не имели, нам даже нравилось. Мозолить глаза друг другу в классе — одно, а здесь — проявляйся как можешь, хоть колесом ходи. Мы и ходили.

Иго обычно держался от меня в стороне: хватит того, что нас видели вместе на одной парте. Ну, а в тот день его словно подменили. Пришел тихий, глаза печальные, и за мной по пятам, ластится. Я доски сложу — он: давай отнесу. Я за ведро — он: помочь? Обойдусь, говорю, не мешай. Не обиделся, не отстал. Как та собачонка — ее гонишь домой, а она вяжется следом. Я подумала, что он настроился на объяснение и ждет, когда пойдем по домам; мне же выяснять отношения не хотелось, боялась чего-то, старалась не отбиваться от других, чтобы не оказаться с ним наедине.

Время наше кончилось, пора было расходиться, но тут полил дождь, задул ветер, и весь класс, пережидая, собрался как раз в той комнате, из окна которой торчала балка. Где ожидание, там скука, а от нечего делать каждый из кожи лезет, чтобы себя показать. Противней, чем в эти минуты, человек не бывает.

Кто-то — кажется, это Олег, — взобрался на подоконник. «Глядите, братва, — кричит, — что сейчас будет!» Мы к окну и вправду зрелище: на другом конце балки висела на троссе бадья с раствором, ветер раскачивал ее, и, набирая силу, она норовила раскурочить двери нижнего балкона. Часть косяка уже отвалилась вот-вот полетят стекла.

Мы не сразу поняли, что тут произошло. Какое-то оцепенение, поверить не могли, а когда стали соображать, изменить уже ничего нельзя было. Иго, покачивая руками, шел по балке. Говорят, он дошел до середины и непонятно почему остановился. Я видела только ладони его рук — на них горели следы ржавчины, это он испачкался, влезая на балку…

— Он оступился.

— Это ты и Чим заставили его лезть.

— Он был честный и смелый.

— Ему было все равно. Вы сделали свое дело: жизнь для него стала копейкой.

— Успокойся, моя девочка. У тебя не осталось времени, приехал отец, и мать ждет за дверью. Бери свою дрель.

— Маг…

— Хватит слов, мы достаточно наговорили. Я подскажу, где делать дырку.

— Маг, не подумай, что это месть. Легче себя просверлить.. Так надо, иначе я останусь в детстве. Прости, милый Маг. Мне страшно, руки дрожат, я не спала всю ночь.

— Не тяни. На левой стене, в метре от пола… Здесь, чуть вправо, еще на сантиметр. Давай!

Он не обманул: мама ждала в комнате. Я не сразу заметила ее, в глазах все плыло. Прижавшись спиной к двери, я возвращалась к себе… Вот видишь, ничего со мной не случилось, напрасно только волновалась. А к отъезду я готова, все собрано, уложено, могу хоть сейчас. Руки испачкала? Так я помою, это одна минута…

ЗАВЕЩАНИЕ

— Мит, осталось два часа.

— Просил же — помолчи. Это мое время.

— Считай, что его у тебя нет. Или ты уже решил?

Старик не ответил.

Вел он себя необъяснимо. Всю ночь просидел, повернувшись к стене, и, если бы Сэт не донимал его вопросами, не проронил бы ни слова. Не похоже, что он готов перейти Порог.

Сэта не впервые назначают Исполнителем, он провожал многих, и никто еще на его памяти не нарушил Традицию. В камеру приходили уже с Завещанием, последняя ночь ничего не меняла, она лишь формально считалась заветной. Так было заведено: прежде чем уйти, ты остаешься один, чтобы обдумать и принять решение. Но о чем думать, если заранее все решено и Завещание объявлено. Остается дождаться утра, когда распахнутся двери, и сказать: «Я готов. Исполняйте!». Единственный свидетель твоих последних часов — Исполнитель клятвенно заверит: «Он так решил!».

Старик же вошел в камеру без Завещания.

— Может, тебе нездоровится, Мит?

— Все в норме, не беспокойся.

— Скажи, если что…

За стеной камеры дежурил врач. В пороговом возрасте всего можно ждать, случались и срывы. А старик, должно быть, на пределе, даже не прилег. Надо же, ночь напролет вот так… Напряженно вздернуты плечи, плотно прижаты к бокам локти, ладони спрятаны в коленях. Он что, замерз?

— Мой долг напомнить, что никто не уходит за Порог, не оставив завета… Ты меня слышишь, Мит?

— Ты все делаешь, как надо. Мне повезло с тобой. Спасибо, Сэт. А читать не стоит, не трудись. Традицию я помню, память у меня еще крепкая.

Но Сэт, остановившись за спиной старика, зашептал заученные ритуальные строки: «Мы живем в слове и деле. Каждый из нас есть то и только то, что рождает наша мысль и творит наша энергия. Вступив на Порог, помни: рожденный для слова и дела, ты оставляешь после себя лишь слово и дело. Если ты не успел сказать — скажи, и мы услышим. Если ты не успел сделать — завещай, и мы выполним. Да будет мудрым твое слово! Да будет благим твое дело!»

Плечи старика дрогнули. Они все так же тянулись вверх, но прежнего напряжения не было, словно лопнула.скрытая в них пружина.