Пол Андерсон - Время огня

— Из твоего… гм… путешествия? А где ты был, Джек?

— Вокруг.

Я вспомнил упрямого маленького мальчика, который дал такой же ответ, после того как неизвестный мужчина вернул его отцу. И это заставило меня вспомнить еще многое другое.

Я чиркнул деревянной спичкой, и вспышка показалась мне неестественно яркой. Я закурил, ощутил запах и вкус доброго табака, прежде чем смог снова заговорить.

— Послушай, Джек. У тебя неприятности. И что хуже, неприятности у твоей матери. — Это его проняло. — Я друг вас обоих. Я хочу помочь, но, черт возьми, ты должен пойти мне навстречу.

— Док, как я хотел бы этого, — прошептал он.

Я похлопал по брошюре.

— Ну, хорошо, ты работаешь над научно-фантастическим рассказом, действие которого происходит в 1970 году, и это материал для рассказа. Отлично. Я сказал бы, что ты необычно скрытен, но это твое дело. — Указывая черенком трубки: — Но что не твое дело, так это тот факт, что этот материал напечатан на мимеографе. Никто не делает этого с материалом, предназначенным для личного использования. Это делают только организации. Так что это за организация?

— Нет никакой организации. Несколько друзей. — Шея у него застыла. — Очень немного друзей среди всех этих свиней, выкрикивающих лозунги.

Я встал.

— Выпить хочешь?

Он улыбнулся.

— Спасибо. Это лучшее возможное предписание.

Наливая коньяк из бутылки — он бывает нужен и мне и пациенту, когда я произношу приговор, — я думал о том, чем вызван мой порыв. Дети не выпивают, разве что тайком немного пива. Но мне пришло в голову, что передо мной не ребенок.

Он выпил, как опытный, хотя и не заядлый пьяница. Где он этому научился? Ведь отсутствовал чуть больше месяца.

Я снова сел и сказал:

— Я не выспрашиваю у тебя твои тайны, Джек, хотя ты знаешь, что я много наслушался в своей работе и ни о чем не болтал. Но я требую твоей помощи, чтобы придумать объяснение и разработать линию поведения на будущее, которое снимет твою мать с крючка.

Он нахмурился.

— Вы правы. Беда в том, что я не знаю, что вам сказать.

— Может быть, правду?

— Док, вы этого не хотите. Поверьте мне, вам не нужна правда.

— «Красота есть правда, а правда — красота…» Зачем же Ките написал это? Он изучал медицину и знал, что говорит. Джек, ставлю десять долларов, что способен рассказать дюжину правдивых историй, которые потрясут тебя больше, чем ты когда-нибудь сможешь потрясти меня.

— Я не стану с вами спорить, — хрипло ответил он. — Это было бы нечестно по отношению к вам.

Я ждал. Он допил бренди и поставил стакан на стол. В желтом свете лампы его лицо казалось совсем изможденным, но вот на нем появилось выражение решительности.

— Налейте мне еще, — сказал он, — и я расскажу вам.

— Отлично, — бутылка немного дрожала у меня в руках, когда я наполнял стакан. — Клянусь хранить твою тайну.

Он рассмеялся странным смехом.

— Не надо клятв, доктор. Вы и так будете молчать.

Я ждал. Он сделал глоток, посмотрел куда-то за меня и пробормотал:

— Я очень рад. Я всю жизнь несу в себе огромную тяжесть, а теперь я могу разделить ее.

Я выпустил клуб дыма и продолжал ждать.

Он торопливо сказал:

— В основном я был в районе Сан-Франциско, главным образом в Беркли. Больше года.

Я сжал черенок трубки.

— Угу. — Он продолжил: — Я вернулся после месячного отсутствия. Но на самом деле я отсутствовал восемнадцать месяцев. С осени 1969 до конца 1970 года.

Немного погодя он добавил:

— Но из этих полутора лет нужно вычесть время, которое я потратил на посещение более далекого будущего.

В радиаторе шумел пар. Я видел капли пота на лбу своего в сущности приемного сына. Он так же крепко сжимал свой стакан, как я трубку. Но несмотря на напряжение, голос его оставался ровным.

— У тебя есть машина времени? — выдохнул я.

Он покачал головой.

— Нет. Я могу сам передвигаться во времени. Не спрашивайте как. Я и сам не знаю.

Он улыбнулся.

— Конечно, док. Паранойя. Иллюзия, что я представляю собой во вселенной нечто особенное. Хорошо, я вам продемонстрирую. — Он обвел рукой кабинет. — Идите сюда, пожалуйста. Проверьте. Убедитесь, что у меня нет никаких зеркал, люков, никаких фокусов в вашем собственном кабинете.

Я тупо обвел вокруг него руками, хотя совершенно очевидно, что у него не было возможности принести и установить какую-то аппаратуру.

— Удовлетворены? — спросил он. — Так вот, я перенесу себя в будущее. На сколько? На полчаса? Нет, вам придется слишком долго сидеть и жевать трубку. Давайте на пятнадцать минут. — Он сверил свои часы с моими настенными. — Сейчас 4–17, верно? Я появлюсь в 4–30, плюс-минус несколько секунд. — Медленно и отчетливо. — Пусть никто и ничто не занимает за это время мой стул. Я не могу появиться в пространстве, занятом другим телом.

Я с дрожью встал.

— Давай, Джек, — сказал я, перекрывая шум крови в ушах.

Он пожал мне руку и с трогательной нежностью сказал:

— Добрый старый док. Пока.

И исчез. Я услышал свист, с которым воздух занял освободившееся пространство. Больше ничего. Стул опустел. Я потрогал его, на нем ничего не было.

Я снова сел за свой стол и просидел четверть часа, которые не помню.

Неожиданно он снова оказался на прежнем месте.

Я старался не упасть в обморок. Он торопливо подошел ко мне.

— Док, спокойней, все в порядке, вот, выпейте…

Позже он произвел еще одну демонстрацию: передвинулся в недавнее прошлое, всего на минуту, и остановился рядом с самим собой, пока первое тело не исчезло…

Приближалась ночь.

— Нет, я не знаю, как это действует, — сказал он. — Но я ведь не знаю, и как действуют мои мышцы, не знаю так, как знаете вы, а вы ведь согласитесь, что ваши знания — всего лишь легкая зыбь на поверхности тайны.

— Что ты при этом испытываешь? — спросил я, с удивлением замечая собственное спокойствие. В день Хиросимы оцепенение было сильнее. Что ж, может, в глубине души я и так догадывался, кто такой Джек Хейвиг.

— Трудно описать. — Он нахмурился в полутьме. — Я… я хочу перенестись вперед во времени… как хочу, например, взять стакан со стола. Другими словами, я приказываю чему-то во мне, как приказываю пальцам, и это происходит.

Он помолчал, подыскивая слова, потом продолжал:

— Путешествуя по времени, я оказываюсь в мире теней. Освещение меняется от полной темноты до серости. Если я пересекаю больше суток, свет мигает. Предметы становятся туманными, неясными, плоскими. Потом я решаю остановиться и останавливаюсь и снова оказываюсь в нормальном времени в прочном мире… В пути ко мне не доходит воздух. Мне приходится сдерживать дыхание и время от времени прерывать путешествие и вдыхать, если путешествие занимает больше моего личного времени, чем я способен не дышать.