Дэвид Брин - Глина

Что касается меня, то я слышал зов постели. После долгого дня — чувство такое, что это был не один день — хорошо бы изготовить очередные копии и сладко уснуть.

Посмотрим, — размышлял я. — Что мне нужно? Кроме дела Беты, на мне висит еще с полдюжины дел помельче. Большинство из них требует интеллектуальной работы. С ними я справлюсь дома, приготовив эбеновую копию. Дороговато, конечно, зато эффективно.

Не обойтись, конечно, и без Зеленого. На него ляжет бремя хозяйства. Покупки, стирка, уборка. Подстричь траву на лужайке.

Остальная работа в саду — пересадка и обрезка — подпадала под категорию хобби/удовольствие. Это я приберегу для себя лично. Возможно, на завтра.

Итак, двух будет достаточно? Серые не понадобятся. Если ничего не случится.

За баками-рециклерами дома расступались — улицы уходили на юг, к старой парковке. Над головой висели натянутые вручную веревки, утренний ветерок раскачивал дешевую одежду. По шатким пожарным лестницам разносились громкие крики, звучала разудалая музыка.

В наше время всем необходимо хобби. Для некоторых оно — вторая жизнь. Отправив двойника в голем-сити, они объединяются с таким же чудаками в придуманные семьи, занимаются мнимым бизнесом, разыгрывают драмы, ведут войны с соседями. «Глиняные оперы», по-моему, так это называется. Целые кварталы захвачены подражанием Италии эпохи Возрождения или Лондону времен блицкрига. Стоя под хлопающими на ветру тряпками и слушая рвущую барабанные перепонки музыку, я лишь прищурился, чтобы представить себя в гетто столетней давности.

Почему-то романтика этого сценария не трогала мое воображение. Реальные люди так больше не живут. С другой стороны, какое мне дело до того, как другие проводят свободное время? Быть големом это всегда вопрос выбора.

Или почти всегда.

Вот почему я продолжаю работать по делу Беты, несмотря на бесконечные неприятности — например, несколько моих двойников вообще исчезли бесследно. Промышленное воровство Беты имеет немало общего с рабством древних времен. В основе его прибыльного криминального бизнеса лежит психопатология. Парню требуется медицинская помощь.

В общем, в Диттотауне хватало всевозможных экзотических уголков и закоулков — фабрики, словно взятые из романов Диккенса, сказочные центры развлечений, военные зоны. Имели ли достопримечательности этой улицы какое-то отношение к моему делу? Еще до налета на логово Беты весь район просканировали воздушные камеры АТС. Но человеческий глаз способен замечать то, что недоступно машинам. Например, выщерблины на камнях, оставленные пулями. Недавние. Пальцы ощущали свежесть наложенных швов.

Ну и что? Здесь такое в порядке вещей. Ничего странного. Не люблю совпадений, но в данный момент мой главный приоритет в том, чтобы уладить все с Блейном и отправиться домой.

Повернув назад, я пошел по той же улице с баками-рециклерами, но вдруг остановился — сверху донесся тихий шепот.

Кто-то звал меня по имени. Я поспешно отступил в сторону, сунул руку за пазуху и одновременно посмотрел вверх.

Шепот повторился, привлекая мое внимание к трубе, спускавшейся с одного из верхних этажей к мусорному баку. Приглядевшись, я разобрал внутри полупрозрачного мусоропровода скорчившуюся фигурку, неясный силуэт. До конца трубы оставалось не более двух метров, и бедняга держался из последних сил, расставив ноги и цепляясь пальцами за какую-то трещину в пластике.

Все эти старания были, конечно, напрасны. Жизнь несчастного висела на волоске, и кислотные испарения, поднимавшиеся снизу, уже натянули этот волосок до предела. Рано или поздно в трубу прыгнет еще один дитто, и тогда оба свалятся в котел, где превратятся в малоприятный суп.

И все же так случается. Особенно с подростками, не привыкшими к новому, вторичному циклу жизни с рутинной смертью и тривиальным возрождением. На стадии переработки ими зачастую овладевает паника. Что ж, вполне естественно. Впечатывая воспоминания и перенося свою душу в глиняную куклу, ты передаешь ей не только список поручений. Твоя копия принимает инстинкт выживания, наследство той давней эпохи, когда люди знали лишь один вид смерти. Тот вид, которого нужно бояться.

Все сводится к личности. Как говорят в школе: не делай двойников, если не можешь с ними расстаться.

Я поднял пистолет.

— Ну что, приятель, мне…

И тут я снова это услышал. Произнесенное шепотом имя.

— Мо-ор-р-ри-ис-с-с-с-с-с!

Я моргнул, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Это чувство можно пережить только в настоящем теле. С настоящей душой, при наличии той нервной системы, которая реагировала на тени во тьме, когда тебе было шесть лет.

— Хм… Я тебя знаю?

— Не так хорошо… как я знаю тебя.

Я убрал оружие. Разбежался, подпрыгнул и, ухватившись за край бака, подтянулся. Легко, даже не вспотел. Одна из важнейших ежедневных задач, когда ты реальный, состоит в поддержании старого тела в форме.

Поднявшись на крышку, я оказался ближе к испарениям. Голем в последний час жизни находит этот аромат даже приятным. Меня, человека органического, от него тошнило. Но теперь я лучше видел фигуру за мутным пластиком, видел следы пептидного истощения, диуренального распада, видел ввалившиеся щеки и осевшие надбровные дуги, болезненно-желтую кожу, еще недавно ярко-банановую. Но все же, несмотря на все эти необратимые перемены, я узнал в чахнущем големе одного из приближенных Беты.

— Похоже, ты влип, — заметил я, вглядываясь в пленника мусоропровода.

Не один ли это из тех Желтых, которые мучили меня вчера, когда я был Зеленым? Не этот ли метал в меня камни на Одеон-сквер? Должно быть, он успел выскочить из подвала до того, как туда ворвались «крепыши» Блейна. Потом поднялся на один из верхних этажей и прыгнул в трубу, влекомый призрачным шансом на спасение.

У меня сохранилось яркое воспоминание об одном подручном Беты, с мерзкой ухмылкой воздействовавшем на мои болевые рецепторы. Надо признать, делал он это мастерски, потому что даже мой зеленый двойник испытывал малоприятные ощущения. (У первоклассных копий есть свои недостатки.) Помню, я все время спрашивал себя: зачем? Что он надеялся достичь пытками? Половина тех вопросов, которые задавал этот палач, не имели никакого смысла!

Так или иначе, перенести боль мне помогла глубокая уверенность. Это не имеет значения, повторял я себе снова и снова.

И верно. Это не имело большого значения.

С какой стати жалеть этого страдающего голема?

— Я здесь уже давно, — сказал он. — Пришел узнать, почему нет связи…

— Давно?

Я взглянул на часы. Со времени штурма здания прошло не более часа.