Лестер Дель Рей - Звезда по имени Галь. Заповедная зона

— Я тоже предпочел бы, чтобы ваша магия не подействовала, — отозвался гость. 

— Кто вы такой? — Ленуар вскинул голову и с вызовом поглядел в лицо Барри, хотя тот был на голову выше. 

— Меня зовут Барри Пенниуизер. Я профессор, преподаю французский язык в Мансоновском колледже, штат Индиана, прoвожу отпуск в Париже — продолжаю изучать позднее французское средневеко… — Он запнулся. Вдруг он понял, что за произношение у Ленуара и почему он не Жан, а Жеан. — Какой сейчас год?. Какой век? Прошу вас, доктор Ленуар… — Лицо у француза стало растерянным. Слова не только звучат по-иному, изменилось, кажется, и самое их значение. — Кто правит вашей страной?! — закричал Барри.

Ленуар пожал плечами — истинно французский жест (есть вещи, которые не меняются). 

— Королем сейчас Людовик, — сказал он, — Людовик Одиннадцатый. Гнусный старый паук.

Несколько минут они стояли неподвижно, точно вырезанные из дерева индейцы у дверей табачной лавки, и в упор смотрели друг на друга.

Ленуар заговорил первый:

— Так значит вы человек? 

— Да. Послушайте, Ленуар, по-моему, вы… ваши заклинания… должно быть, вы что-то напутали. 

— Очевидно, — сказал алхимик. — А вы француз? 

— Нет. 

— Англичанин? — Глаза Ленуара гневно вспыхнули. Проклятый британец! 

— Нет. Нет, я из Америки. Я из… вашего будущего. Из двадцатого века от рождества Христова. 

Барри покраснел. Это прозвучало преглупо, а он был человек скромный. Но он знал: ничего ему не мерещится. Он у себя в комнате, но сейчас она совсем другая. Эти стены не простояли пяти веков. Здесь не стирают пыль, но все новое. И том Альберта Великого в кипе у его колен — новехонький, в мягком, ничуть не высохшем переплете из телячьей кожи, и ничуть не потускнело тисненое золотом название. И стоит перед ним Ленуар — не в костюме, а в каком-то черном балахоне, человек явно у себя дома… 

— Пожалуйста, присядьте, сударь, — говорил меж тем Ленуар. И прибавил с изысканной, хотя и рассеянной учтивостью ученого, у которого за душой ни гроша: — Должно быть, вы утомлены путешествием? Не окажете ли мне честь разделить со мною ужин? У меня есть хлеб и сыр.

Они сидели за столом и жевали хлеб с сыром. Сперва Ленуар попытался объяснить, почему он решился прибегнуть к черной магии. 

— Мне все опостылело, — сказал он. — Опостылело! Я работал не щадя себя, в уединении, с двадцати лет, а чего ради? Ради знания. Дабы познать иные тайны природы. Но познать их не дано.

Он с маху на полдюйма вонзил нож в доску стола, Барри даже подскочил. Ленуар маленький, щупленький, но, видно, нрав у него пылкий. И лицо прекрасное — хоть и очень бледное, худое, но столько в нем ума, живости, одухотворенности. Пенниуизеру вспомнилось лицо прославленного атомного физика, чьи фотографии появлялись в газетных полосах вплоть до 1953 года. Наверное, из-за этого сходства у него вырвалось:

— Иные тайны познать дано, Ленуар; мы не так уж мало всякого узнали… 

— Что же? — недоверчиво, но с любопытством спросил алхимик. 

— Ну, это не моя область. 

— Умеете вы делать золото? — спросил Ленуар с усмешкой. 

— Нет, кажется, не умеем, но вот алмазы у нас делают. 

— Каким образом? 

— Из углерода… ну, в общем, из угля… при огромном нагреве и под огромным давлением, как я понимаю. Вы же знаете, и уголь и алмаз — тот же углерод, один и тот же элемент. 

— Элемент?! — Ну, я ведь говорил, сам я не… 

— Который из всех — первоэлемент? Который главенствующая стихия? закричал Ленуар, вскинул руку с ножом, глаза его сверкали. 

— Элементов около сотни, — стараясь не выдать испуг, сдержанно ответил Барри.

Два часа спустя, выжав из Барри все, до последней капли, остатки сведений по химии, который тот когда-то получил в колледже, Ленуар выбежал в ночь и вскоре возвратился с бутылкой. 

— О, господин мой! — кричал он. — Подумать только, что я предлагал тебе всего лишь хлеб и сыр!

В бутылке оказалось чудесное бургундское урожая 1477 года, добрый выдался год для винограда. Они выпили по стаканчику, и Ленуар сказал:

— Если бы я мог тебя хоть как-то отблагодарить! 

— Вы можете. Знакомо вам имя поэта Франсуа Вийона? 

— Да, знаю, — не без удивления сказал Ленуар. — Но он ведь только сочинял какую-то чепуху, на французском сочинял, а не на латыни. 

— А знаете вы, когда и как он умер? 

— Ну конечно. Его повесили здесь, на Монфоконе, то ли в шестьдесят четвертом, то ли в шестьдесят пятом, с шайкой таких же негодников. А что тебе до него?

Еще два часа спустя бургундское иссякло, горло у обоих пересохло, за окном чуть брезжил ясный холодный рассвет, и стражник выкрикнул три часа. 

— Я дико устал, Жеан, — сказал Барри. — Отошли-ка меня обратно.

Алхимик не стал спорить, слишком он был учтив, полон благодарности, а вдобавок, пожалуй, тоже совсем выдохся. Барри стал столбом внутри пентаграммы — высокий, костлявый, закутанный в коричневое одеяло, с дымящейся сигаретой в зубах. 

— Прощай, — печально молвил Ленуар. 

— До свидания, — отозвался Барри.

Ленуар начал читать заклинание задом наперед. Пламя свечи затрепетало, голос алхимика зазвучал тише. 

— Me audi, haere, haere! — прочел он, вздохнул и поднял глаза. Пентаграмма была пуста. Трепетал огонек свечи. — А я узнал так мало! вскричал Ленуар в пустую комнату. Потом забарабанил кулаками по раскрытой книге. И такой друг… истинный друг…

Он закурил сигарету из тех, что оставил ему Барри, — он мигом пристрастился к табаку. Так, сидя за столом, он уснул и проспал три часа. Пробудясь, посидел немного в хмуром раздумье, снова зажег свечу, выкурил вторую сигарету, а потом раскрыл книгу под названием «Incantatoria» и начал читать вслух:

— Haere, haere… 

— О слава богу! — сказал Барри, поспешно выступил из пентаграммы и стиснул руку Ленуара. — Послушай, я вернулся туда, в эту комнату, в эту самую комнату. Жеан! Но она была такая старая, ужасно старая и пустая, тебя там не было… и я подумал, господи, да что же я наделал? Я готов душу продать, лишь бы вернуться назад, к нему… Что мне делать со всем тем, что я узнал в прошлом? Кто мне поверит? Как я все это докажу? Да и кому, черт возьми, рассказывать, когда всем на это наплевать? И не мог уснуть, битый час сидел и проливал слезы… 

— Ты хочешь здесь остаться? 

— Да. Вот, я прихватил… на случай, если ты опять меня вызовешь. — Он несмело выложил восемь пачек все тех же. сигарет «Голуаз», несколько книг и золотые часы. — За эти часы могут дать хорошую цену, — пояснил он. — Я знал, от бумажных франков толку не будет.

При виде печатных книг глаза Ленуара загорелись любопытством, но он не двинулся с места.