Аркадий Стругацкий - Далёкая Радуга

– Хэлло! – сказала она, приветливо улыбаясь. – Матвей, я не помешала вам? О! – она заметила Постышеву. – Что такое? Мы плачем? – она обняла Постышеву за плечи и прижала её голову к груди. – Матвей, это вы? Как не стыдно! Вероятно, вы были грубы. Иногда вы бываете невыносимы!

Директор пошевелил усами.

– Доброе утро, Джина, – сказал он. – Отпустите Постышеву, она наказана. Она тяжко оскорбила Канэко, и она украла энергию…

– Какой вздор! – воскликнула Джина. – Успокойся, девочка! Какие слова: «украла», «оскорбила», «энергия»! У кого она украла энергию? Ведь не у Детского же! Не всё ли равно, кто из физиков тратит энергию – Аля Постышева или этот ужасный Ламондуа!

Директор величественно поднялся.

– Леонид, Марк, – сказал он. – Это Джина Пикбридж, старший биолог Радуги. Джина, это Леонид Горбовский и Марк Валькенштейн, звездолётчики.

Звездолётчики встали.

– Хэлло, – сказала Джина. – Нет, я не хочу с вами знакомиться… Почему вы – двое здоровых, красивых мужчин – так равнодушны? Как вы можете сидеть и смотреть на плачущую девочку?

– Мы не равнодушны! – запротестовал Марк. Горбовский с изумлением посмотрел на него. – Мы как раз хотели вмешаться…

– Так вмешивайтесь же! Вмешивайтесь! – сказала Джина.

– Ну знаете, товарищи! – загремел директор. – Мне это совсем не нравится! Постышева, вы свободны. Идите, идите… В чём дело, Джина? Отпустите Постышеву и изложите ваше дело… Ну, вот видите, она вам всю кофту заревела. Постышева, идите, я вам сказал!

Постышева встала и, закрыв лицо ладонями, вышла. Марк вопросительно посмотрел на Джину.

– Ну, разумеется, – сказала она.

Марк одёрнул куртку, строго посмотрел на Матвея, поклонился Джине и тоже вышел. Матвей расслабленно махнул рукой.

– Отрекусь, – сказал он. – Никакой дисциплины. Вы понимаете, что вы делаете, Джина?

– Понимаю, – сказала Джина, подходя к столу. – Вся ваша физика и вся ваша энергия не стоят одной Алиной слезинки.

– Скажите это Ламондуа. Или Пагаве. Или Форстеру. Или, к примеру, Канэко. А что касается слезинок, то у каждого своё оружие. И хватит об этом, с вашего позволения! Я вас слушаю.

– Да, хватит, – сказала Джина. – Я знаю, что вы столь же упрямы, сколь и добры. А следовательно, упрямы бесконечно. Матвей, мне нужны люди. Нет-нет… – Она подняла маленькую ладонь. – Дело предстоит очень рискованное и интересное. Мне стоит только поманить пальцем, и половина физиков сбежит от своих зловещих руководителей.

– Если поманите вы, – сказал Матвей, – то сбегут и сами руководители…

– Благодарю вас, но я имею в виду охоту на кальмаров. Мне нужно двадцать человек, чтобы отогнать кальмаров от берега Пушкина.

Матвей вздохнул.

– Чем вам не понравились кальмары? – сказал он. – У меня нет людей.

– Хотя бы десять человек. Кальмары систематически грабят рыбозаводы. Чем у вас сейчас заняты испытатели?

Матвей оживился.

– Да, верно! – сказал он. – Габа! Где у меня сейчас Габа? Ага, помню… Всё в порядке, Джина, у вас будут десять человек.

– Вот и хорошо. Я знала, что вы добры. Я пойду завтракать, и пусть они меня найдут. До свиданья, милый Леонид. Если захотите принять участие, мы будем только рады.

– Уф!.. – сказал Матвей, когда дверь закрылась. – Прелестная женщина, но работать я предпочитаю всё-таки с Ламондуа… Но каков твой Марк!

Горбовский самодовольно ухмыльнулся и налил себе ещё соку. Он снова блаженно вытянулся в кресле и, молвив тихонько: «Можно?» – включил проигрыватель. Директор тоже откинулся на спинку кресла.

– Да! – мечтательно произнёс он. – А помнишь, Леонид, – Слепое Пятно, Станислав Пишта кричит на весь эфир… Да, кстати! Ты знаешь…

– Матвей Сергеевич, – сказал голос из репродуктора. – Сообщение со «Стрелы».

– Читай, – сказал Матвей, наклоняясь вперёд.

– «Выхожу на деритринитацию. Следующая связь через сорок часов. Всё благополучно. Антон». Связь неважная, Матвей Сергеевич: магнитная буря…

– Спасибо, – сказал Матвей. Он озабоченно обернулся к Горбовскому. – Между прочим, Леонид, что ты знаешь о Камилле?

– Что он никогда не снимает шлема, – сказал Горбовский. – Я его однажды прямо об этом спросил, когда мы купались. И он мне прямо ответил.

– И что ты думаешь о нём?

Горбовский подумал.

– Я думаю, что это его право.

Горбовский не хотел говорить на эту тему. Некоторое время он слушал тамтам, затем сказал:

– Понимаешь, Матюша, как-то так получилось, что меня считают чуть ли не другом Камилла. И все меня спрашивают, что да как. А я этой темы не люблю. Если у тебя есть какие-нибудь конкретные вопросы, пожалуйста.

– Есть, – сказал Матвей. – Камилл не сумасшедший?

– Не-ет, ну что ты! Он просто обыкновенный гений.

– Ты понимаешь, я всё время думаю: ну что он всё предсказывает и предсказывает? Какая-то у него мания – предсказывать…

– И что же он предсказывает?

– Да так, пустяки, – сказал Матвей. – Конец света. Вся беда в том, что его, беднягу, никто-никто не может понять… Впрочем, не будем об этом. О чём это мы с тобой говорили?…

Экран снова осветился. Появился Канэко. Галстук у него съехал набок.

– Матвей Сергеевич, – сказал он, чуть задыхаясь. – Разрешите уточнить список. У вас должна быть копия.

– О, как мне всё это надоело! – сказал Матвей. – Леонид, прости меня, пожалуйста. Мне придётся уйти.

– Конечно, иди, – сказал Горбовский. – А я пока прогуляюсь обратно на космодром. Как там мой «Тариэль»…

– К двум часам ко мне обедать, – сказал Матвей.

Горбовский допил стакан, поднялся и с удовольствием увеличил громкость тамтама до предела.

3

К десяти часам жара стала невыносимой. Из раскалённой степи в щели закрытых окон сочились терпкие пары летучих солей. Над степью плясали миражи. Роберт установил у своего кресла два мощных вентилятора и полулежал, обмахиваясь старым журналом. Он утешал себя мыслью о том, что часам к трём будет гораздо тяжелее, а там, глядишь, и вечер. Камилл застыл у северного окна. Они больше не разговаривали.

Из регистратора тянулась бесконечная голубая лента, покрытая зубчатыми линиями автоматической записи, счётчик Юнга медленно, незаметно для глаза наливался густым сиреневым светом, тоненько пищали ульмотроны – за их зеркальными окошечками зловеще играли отблески ядерного пламени. Волна развивалась. Где-то за северным горизонтом, над необозримыми пустырями мёртвой земли били в стратосферу исполинские фонтаны горячей ядовитой пыли…

Заверещал сигнал видеофона, и Роберт немедленно принял деловую позу. Он думал, что это Патрик или – что было бы страшно в такую жару – Маляев. Но это оказалась Таня, весёлая и свежая; и было сразу видно, что там у неё нет сорокаградусной жары, нет вонючих испарений мёртвой степи, воздух сладок и прохладен, а с близкого моря ветер приносит чистые запахи цветников, обнажившихся при отливе.