Петр Воронин - Прыжок в послезавтра

– Не хочу жалости! Если безумие, то к чему скрывать?!..

– Ты здоров, пойми. Здоров, как и я.

Валентин напряженно всматривался в лицо девушки.

– Но если все это правда… Кто же ты? Вы?

– Зачем так: “вы”?..

Селянин не ответил, вслушиваясь, придирчиво вслушиваясь в голос.

– Я твой товарищ и сестра по голубой планете. Меня зовут Эля. Мой отец наладчик роботов, а мать воспитатель в школе. Я сотрудник института сверхчистых металлов. Теперь-то ты веришь мне, капитан?

Она произнесла это слово “капитан” совсем как прежняя Ольга, его невеста.

Валентин глухо вымолвил:

– Не говори так: капитан. Слышишь?

Он всматривался в ее лицо, в каждую черточку отдельно. Все было Ольгино. До мельчайших подробностей Ольгино.

– Нет, не верю! Ты – Ольга!.. И как они там, мои друзья на стройке?..

Но, едва сказав это, Валентин окончательно осознал, что нет их на свете, его друзей. И Ольги нет. Как же он будет жить один в новом незнакомом мире среди неизвестных людей? Он чужой им и они ему чужие. Даже девушка, бесконечно похожая на его невесту, – чужая. Совсем чужая! Не Ольга, нет… Эля.

– Уйди, – снова потребовал он. – Мне лучше одному… Мне придется привыкать одному…

Эля собиралась возразить, но он почти с ненавистью взглянул на нее, и она, сжавшись словно от озноба, поднялась.

– Почему ты гонишь меня, капитан? – остановившись в дверях, спросила девушка. – Я друг тебе, и все люди нашей планеты – твои друзья. Они любят тебя, капитан.

– Не надо… О любви – не надо. И приходить ко мне не надо.

– Пусть, так… Пусть по-твоему…

Он не расслышал ее слов. И дверь затворилась беззвучно.

ГОЛОСА ПЛАНЕТЫ

Он все утратил. Он всех потерял. Того мира, в котором он жил когда-то, больше не существовало. А новый мир пугал неизведанностью.

Вначале он и не думал о новом мире, потрясенный тем, что судьба сыграла с ним еще одну, самую невероятную и жестокую шутку. Друзья умерли. Он сознавал, что они уходили из жизни не одновременно: кого-то подкосила болезнь, кто-то узнал старость. Однако сердце было не в ладах с рассудком. Для Селянина друзья умерли неожиданно, все сразу. Ольга – вместе с ними. Он – один.

Селянин с гневом подумал о девчонке, взявшей на себя роль Ольги. И лишь теперь – мысли о новом мире. Какой он? Чем лучше прежнего?

На мгновение Валентина охватило то самое любопытство, которое побуждало мореплавателей и землепроходцев с риском для жизни искать новые страны, а ученых толкало на подвижничество в науке. Но тут же он понял, что его любознательность обесценена, если не бессмысленна. Путешественник совершает открытие прежде всего не для себя, а для своей Родины, и это наполняет его жизнь высоким смыслом. Ученый ставит опыты, чтобы познать истину, необходимую всем. А кому и какая польза от того, что сможет увидеть и гонять он, Валентин Селянин, оживший предок, ископаемое вроде птеродактиля? К нему и относиться будут словно к диковинке из древности: со снисходительным интересом, в душе смеясь над его наивностью и невежеством.

В том, прошлом, мире Валентин сознавал себя хозяином и работником, которому до всего есть дело и который ответственен за все. Новый мир не нуждается в нем.

После объяснения с самозваной Ольгой Валентин избегал встречаться даже с врачами. Его и не беспокоили. Однако все его желания исполнялись прежде, чем он осознавал их. Например, однажды утром, когда его потянуло на воздух, в лес, он неожиданно увидел возле шкафа с одеждой пару отличных лыж с легкими, гибкими палками. И он понял, что ему нужны сейчас именно лыжи. Вечером следующего дня ему стала тягостной тишина. И тотчас он увидел на столе в гостиной плоский четырехугольник из стекла или похожего на стекло материала. На широкой подставке были клавиши, совсем как у игрушечного пианино. Первый и последний были черные. Остальные казались матовыми. Когда Валентин нажал крайний справа клавиш, экран осветился, стал голубым. Впечатление было такое, словно распахнулось окошко, за которым бесконечность неба. А потом возникло лицо мужчины, и Валентин понял: диск – это подобие телевизора, только цветного и стереоскопического. Что ж, именно такой рассказчик, не способный видеть и слышать его (а значит, и потешаться над ним), был сейчас нужен Валентину. А мужчина, дружески улыбнувшись, проговорил:

– Здоровья и больших открытий, товарищи! Мне приятно поделиться важнейшими новостями планеты. Прежде всего сообщение-молния из клиники Томского лесопитомника. Твое слово, Клавдия Михайловна.

Экран на мгновение угас, а потом возникло лицо Клавдии Михайловны. Селянину показалось, что женщина смотрит прямо в его глаза.

– Перемены незначительные, – начала Клавдия Михайловна. – Психологи предполагали, что возвращение к жизни через столько лет может вызвать психологический шок. Так оно и случилось. Мы радуемся тому, что сумели уберечь нашего нового друга от потрясения, когда он был физически немощен. Конечно, ему и теперь нелегко. Однако он уже достаточно окреп. У него сильная воля. Мы надеемся – более того: уверены – все окончится благополучно. Вчера он четыре часа двадцать три минуты провел в лесу на лыжах. Ночью крепко спал. Сегодня после обеда опять был на лыжной прогулке и вернулся в клинику два часа назад. У нас есть все основания считать, что он оправится от потрясения в ближайшую неделю и вы увидитесь с ним.

Клавдия Михайловна не назвала имени, но Валентину стало ясно: она говорит о нем. Однако почему в экстренном сообщении? Почему так, словно его имя всем известно и на Земле только и ждут вестей о нем?

А на экране опять появился ведущий.

– Прослушайте, друзья, перечень новостей, собранных видеогазетой. Номер первый. После осуществления эксперимента “Анабиоз” рабэн Даниэль Иркут выдвинул новую важную идею. О ней расскажет Ричард Бэркли, член Всемирного Совета. Прослушайте и сообщите в общепланетный центр общественного мнения свое отношение к этой идее. Номер второй: загадочные вспышки в поясе астероидов. Номер третий…

Когда объявлялся номер сообщения, тотчас освещался изнутри клавиш с соответствующей цифрой. Цвет клавиша уже был не белый, а красный, синий, желтый – всегда контрастный по отношению к соседним.

Новости, поток новостей и непривычных терминов! Он захлестывал, этот поток, и чем глубже Валентин опускался в него, тем непрогляднее было вокруг.

Селянин стал смотреть и слушать ни во что не вдумываясь. Так было легче.

А на экране возникли двое: немолодой мужчина с усталыми глазами и морщинками возле губ, говоривший неторопливо и чуточку хрипло, и женщина, ровесница Клавдии Михайловны, – она лишь изредка роняла короткие вопросы. Была странность в том, как они произносили слова: движения губ не всегда совпадали со звуками. Казалось, раздается перевод, а не подлинная живая речь.