Дин Кунц - Улица Теней, 77

По прошествии четырех лет она больше не любила его. Туайле потребовалось еще два года, чтобы понять — если она с ним не разведется, он разобьет ее жизнь и разбросает осколки так далеко, что она уже никогда не сможет их собрать. К тому времени пятнадцать песен Фаррела побывало в хит-парадах в разделе кантри. Двенадцать написала Туайла, восемь из них поднимались на первую строчку.

Что более важно, у них родился ребенок — Уинстон, названный в честь отца Туайлы, — и поначалу Туайла не хотела, чтобы мальчик рос без отца. Но со временем пришла к пониманию, что в некоторых случаях для мальчика неполная семья лучше, чем отец-нарцисс, который появляется дома лишь для того, чтобы чуть перевести дух, прежде чем возобновить марафон по чужим постелям. Все равно и дома он больше общался со своими льстивыми дружками, не обращая на сына никакого внимания.

И хотя она больше не любила Фаррела, он ей даже и не нравился, ненависти к нему она тоже не испытывала. И решила, что, закончив работу над «Одной дождливой ночью в Мемфисе», предложит ее Фаррелу, поскольку он исполнил бы ее лучше других. Ее песни поддерживали старушку-мать. Обеспечивали будущее Уинни. Старые счеты не могли быть помехой перспективам песни.

Когда послышался гул, идущий не с разрываемых молниями небес, а из-под земли, пальцы Туайлы замерли на струнах. Она почувствовала, как затрясло «Пендлтон». Полученные ею статуэтки премий «Грэмми» и «Ассоциации кантри-мюзик» задребезжали на стеклянной полке в шкафчике за роялем.

В ожидании надвигающейся беды она все еще смотрела в окно, когда зигзаги нескольких молний разом рассекли небо, и эта апокалипсическая вспышка, казалось, не только заставила капли дождя замереть в воздухе, но и стерла с лица земли другие дома на улице Теней. Когда земля перестала дрожать и гром сотряс небо, грозя обрушить его, молнии и дождь на мгновение вступили в заговор, чтобы стереть с лица земли четыре полосы движения по улице Теней. Городские улицы у подножия холма исчезли, вместе со зданиями и их огнями. В сверкающих небесных вспышках Туайла видела лишь бескрайнюю, пустую землю, длинный склон холма и равнину за ним, море высокой травы и редкие рощи черных деревьев с торчащими во все стороны, лишенными листвы ветвями.

Это видение, конечно же, нарисовало ее воображение, приняв за реальность отсвет молний на залитом дождем оконном стекле, ничего больше, потому что, едва небесный фейерверк погас, город занял прежнее место, со своими домами и парками. По длинному бульвару в обе стороны двигались автомобили, черный асфальт блестел от дождя, от него отражался свет фар и красных задних огней.

Туайла обнаружила, что уже поднялась с высокого стула и положила гитару на ковер, хотя и не помнила, когда она это сделала. Она стояла у окна. То, что увидела чуть раньше, могло быть только оптической иллюзией. Однако во рту у нее пересохло, пока она дожидалась очередного залпа молний. Но, когда они засверкали, город не исчез, прочно зацепившись за положенное ему место. Пустынная, заросшая травой равнина не появилась. Мираж. Иллюзия.

Туайла повернулась, чтобы взглянуть на шкафчик за роялем. Ни одна из статуэток не упала, но дом действительно трясло, в этом она не сомневалась. Это тебе не отблеск молний на залитом дождем стекле.

Глава 8

Квартира «2-В»

Бейли включил все лампы и люстры в гостиной, в своей спальне и спальне для гостей, в обеих ванных комнатах, на кухне. И оставил включенными, хотя никого в своей квартире не нашел. Увиденное его не испугало. Скорее вызвало любопытство. И чем ярче горел свет, тем повышалась вероятность, что он сумеет получше рассмотреть того — если будет на кого смотреть, — кто появится следующим.

Он даже не стал рассматривать вариант, что существо в бассейне или ушедший в стену призрак — галлюцинация. Наркотиков он не употреблял. Пил в меру. Если в мозгу возникла опухоль или он страдал какой-то болезнью, одним из симптомов которой являются галлюцинации, то ранее ни опухоль, ни эта болезнь не давали о себе знать. И по его опыту, посттравматический синдром, вызванный ужасами войны, являлся, по большей части, выдумкой психиатров, которые нашли в этом золотую жилу.

В спальне Бейли достал пистолет из нижнего ящика прикроватного столика. «Беретту» калибра 9 мм с шестидюймовым стволом и оптическим прицелом ночного видения «триджикон».[7] Оружие это он купил после возвращения к мирной жизни, но случая воспользоваться им так и не представилось, за исключением тира.

Вооружившись, он не знал, что делать дальше. Если он видел сверхъестественных призраков, то пистолет никак бы ему не помог. Но он все равно намеревался держать его под рукой.

Бейли постоял у кровати, сжимая рукоятку пистолета, раздраженный, где-то чувствуя себя дураком. На войне у него не возникало проблем с идентификацией врагов. Речь шла о парнях, которые хотели его смерти, стреляли в него и его людей. Они могли убегать, если их внезапная атака не приносила быстрой победы, но не исчезали, проходя сквозь стену. Чтобы выжить в бою, чтобы выиграть бой, морским пехотинцам приходилось не просто бороться за свою жизнь, но становиться и стратегами, и тактиками, а для этого требовался полный контакт с действительностью, способность мыслить логически. Теперь же он стоял с «береттой» в руке, ожидая, что враг материализуется из стены. Получалось, что ждал он призрака, привидение, то есть вел себя алогично, словно никогда и не служил в морской пехоте, а превратился в персонажа фильма «Охотники за привидениями».

Как было и в бассейне одиннадцатью часами раньше, из-под земли донесся гул. На этот раз он быстро нарастал, прибавив в громкости, и здание трясло пять или шесть секунд, прежде чем звук и тряска исчезли. Бейли не сомневался, что эта сейсмическая активность каким-то образом связана и с таинственным пловцом в бассейне, и с темным призраком, который с кошачьей быстротой пересек его кабинет. Премудрости финансового анализа в не меньшей степени, чем опыт на поле боя, научили его, что совпадения редки и везде существуют причинно-следственные связи, дожидающиеся, когда же их выявят.

Как только «Пендлтон» застыл, а гул утих, Бейли услышал голос. Низкий и зловещий, интонациями он напоминал голос диктора, в другой комнате сообщающего по радио о случившемся несчастье: слова звучали нечетко, их значение ускользало, но голос Бейли слышал, вкрадчивый, как шепот возлюбленной.

Когда он наклонился к радиочасам на прикроватном столике, голос зазвучал от противоположной стены. Он подошел к секции стенки, в которой стоял телевизор, распахнул дверцы, открыв большой темный экран… и услышал голос у себя за спиной, уже ближе, но слова по-прежнему оставались неразборчивыми.