Кир Булычев - Посёлок

— Я подожду, — решил Павлыш. — Но я хочу, чтобы мое имя стояло рядом с именем Гражины.

— Ты сентиментальный студент.

— А ты?

— Мое сердце далеко отсюда, — призналась Армине. Она помолчала, глядя себе под ноги, потом добавила: — Так я и не научилась делать сальто.

— Вся жизнь впереди, — успокоил Павлыш. — К тому же, пока будем разворачиваться, потренируешься.

— Я чувствую, что не переживу, — сказала Армине. — Я уже мысленно на Земле. Как будто все, что здесь, мне только снится. Такой вот неприятный сон.

— И я — кошмарное чудовище.

— Ты неплохой парень, — сказала Армине. — Иначе бы я с тобой не разговаривала.

— Гражина тоже так думает?

— Я никогда не знаю, что же на самом деле думает Гражина. Она очень боится, что ее сочтут слабой.

— А ты?

— Я боюсь растолстеть. Кому я буду нужна такая толстая? — Полные губы улыбнулись, а карие глаза были печальными.

— Ты не толстая, ты… крепкая, — сказал Павлыш.

— Это совсем не комплимент. Работай, я не буду мешать. Я еще немного попрыгаю.

Армине ушла к бревну, а Павлыш начал водить щупом по стенам, проверяя, не отстала ли облицовка.

Потом снова остановился.

Перед Черным ящиком. Или копилкой — любое название годилось.

Ящик стоял в углу.

В нем была щель, как будто для монеток, только для очень больших монеток, размером с тарелку. Да и сама копилка была по пояс Павлышу.

Сюда каждый мог перед уходом с «Антея» кинуть что-то на память о рейсе, какую-нибудь вещь, которую хотел послать к альфе Лебедя. Одни оставляли записку, другие — значок или кассету с любимой песней. Или носовой платок. Или вырезанную из дерева фигурку, или свою фотографию.

Когда «Антей» долетит до той планеты, Черный ящик вынесут и закопают там. И пусть никто не узнает, что за привет послал тот или иной его пассажир. Главное, чтобы приветы добрались до цели.

— Сейчас не время рассуждать, чья в том вина, — сказал капитан–2. — Но мы за ночь провели инвентаризацию корабельного хозяйства. Иногда это полезно сделать. Если запасов пищи, с учетом оранжереи и гидропоники, нам хватит надолго, вода в замкнутом цикле также не проблема, то многие нужные припасы на «Антее» подходят к концу.

— Что, например? — спросил Джонсон.

— Например, мыло, — сказал капитан–2.

Это было так неожиданно, что Джонсон хихикнул.

— Сгущенное молоко, — сказал капитан–1, — нижнее белье.

— И многое другое, — заключил фразу капитан–2.

— Пришлют, — прошептал Павлыш Армине.

Армине сама села рядом с ним, Павлышу казалось, что он давно ее знает. С ней было легко, не то что с Гражиной. Гражина сидела в стороне и не замечала Павлыша.

— Когда пришлют? — прошептала в ответ Армине. — Мы же не знаем.

— Мы хотим сообщить вам еще кое-что о состоянии систем корабля. Оснований для тревоги нет, но основания для беспокойства имеются.

Капитан–2 достал желтый лист и начал зачитывать длинный список наличности припасов и запасных частей к приборам. Павлыш поглядывал на Гражину, надеясь, что она взглянет в его сторону.

Когда капитан–2 кончил зачитывать список, слово взял капитан–1.

— Мы познакомили вас с положением дел, — сказал он, — потому что мы стоим перед дилеммой. Решение первое: мы начинаем торможение и разворот корабля. Эта операция займет примерно шестьдесят восемь дней, после чего мы сможем двигаться обратно к Земле, придя еще через двадцать шесть суток к той точке, где мы получили последнюю гравиграмму с Земли.

— Три месяца, — подсчитал Павлыш.

Конечно, можно обвинять Павлыша в легкомыслии, в том, что он недостаточно глубокая натура и судьба великого дела не волновала его должным образом, зато волновали зеленые глаза Гражины, но факт остается фактом: только услышав, как капитан холодным и бесстрастным голосом подсчитывает сроки разворота и подчеркивает нужду в экономии, потому что неизвестно, когда восстановится связь, Павлыш вдруг не умом, а внутренне, для самого себя, понял, что и в самом деле «Антей» никогда уже не долетит до альфы Лебедя, и все поэмы об этом полете, все книги и воспоминания о нем, все картины и фильмы — все это напрасно, и усилия тех людей, которые собираются ежегодно на встречу «антеевцев», тоже напрасны, вернее, почти напрасны. Нет, никто не будет отрицать научной ценности полета. Но было в свое время немало экспедиций к Северному полюсу. И к Южному полюсу. Они не доходили до цели, хотя результаты их подвигов и достижений были велики. А запомнили Амундсена и Скотта — тех, кто дошел. Потому что если ты объявил Северный полюс целью своего похода, то уж, пожалуйста, добирайся до него.

— Есть альтернатива. — Павлыш задумался и не сразу понял, что это говорит Гражина.

Гражина сказала эти слова напряженно, будто решилась открыть тайну, которую нельзя было произнести вслух.

— Знаю, — сказал спокойно капитан–2. — И эту альтернативу мы тоже рассматривали и хотим обсудить.

«Мы полетим дальше, — вдруг подумал Павлыш, хотя еще секундой раньше такой мысли у него не было. — Мы полетим в надежде на то, что произошла ошибка, авария. И через сколько-то дней или даже месяцев связь восстановится».

— Существует инструкция, — продолжал капитан–2, — на случай прекращения связи. Она предусматривает один выход — повернуть назад. Но… — капитан–2 поглядел на Павлыша, словно обращался только к нему, — инструкция не учитывает, что это могло случиться так близко от цели.

— Относительно близко, — сказал Варгези.

— Относительно близко, — согласился капитан–2, — и все же настолько близко, что есть возможность продолжить полет.

Станцо, сидевший неподалеку, вздохнул. И Павлышу показалось, что с облегчением. Неужели он тоже думал о таком решении?

— Мы допускаем, — продолжал капитан–2, — что через несколько дней или недель связь будет восстановлена. При условии, что обрыв ее — случайность. Но мы обязаны учитывать и другой вариант. Допустим, что Домбровский был прав.

Капитан–2 замолчал, взял со стола стакан, налил воды, выпил. И было очень тихо. И в этой тишине доктор Варгези спросил:

— И где же предел этого ожидания? Сколько мы будем лететь, испытывая научную компетентность физика Домбровского? Месяц? Год? Сколько мы будем ждать? Или пока не выпьем последнюю банку сгущенного молока?

— Очевидно, — капитан–2 осторожно поставил стакан на стол, будто боясь разбить его и тем уменьшить количество посуды на корабле, — мы не должны в таком случае ставить временной предел. Мы должны предположить, что предел — звездная система альфы Лебедя.