Олег Дивов - Русская Арктика 2050 (сборник)

Серегин принялся переводить.

– Мои глаза! Мои глаза! – вопил командир.

Подчиненные держали его судорожно дергающиеся руки и ноги, пока ответственный за медпомощь рядовой шарил в аптечке. Наконец, на пораженную кожу пролился универсальный антидот, в шейную артерию проникло обезболивающее и вслед за ним транквилизатор. Лекарства подействовали. Судороги прекратились. Безболезненный быт Запада в очередной раз подтвердился наглядным примером. Умом трудно было воспринять, что человек, выглядевший как экспонат из биологического класса, все еще в сознании и способен отдавать приказы.

– Продолжай, – бормотал сержант. – Вымочи бинт в физрастворе и наложи на глаза. Что это была за дрянь? Водка?.. Я ничего не вижу. Что с глазами?

– Вроде попало меньше, чем на скулы, – ответил рядовой, сосредоточенно промокая область вокруг век.

Пока рядовой занимался глазными впадинами, впитавшаяся в кожу кислота разъедала лицо изнутри: протачивала щеки, оголяла хрящи и кости.

– Поменяй бинт и скажи, как глаза, – требовал сержант.

Рядовой приготовил свежий бинт, аккуратно снял побуревший компресс и заметил, что к нему прилипли две крохотные блестки – хрусталики.

– Ну, что с глазами? – торопил сержант.

– С глазами все хорошо, – все так же ровно произнес рядовой. В это мгновение он больше всего боялся дать петуха.

– Закончите задание, – пробормотал сержант, – и свалим к чертям отсюда. Дорого мне обошлась эта операция.

– Сэр! Есть, сэр!

У Михайлова и Серегина осталось по нескольку патронов на брата, так что долгой перестрелки не вышло бы. Товарищи отходили по лабиринту внутренних помещений «Чилингарова». Враги занимали окрестные коридоры, отрезая отсек, в котором находились товарищи, от остальных судовых помещений. Михайлов опять повозился со своим зеркальцем и разглядел в дальнем конце коридора два крадущихся силуэта с автоматами наизготовку.

– Выскочим – сразу и снимут, – с досадой поведал он. – В этой трубе ни единого укрытия, а перебежка – метров дцать.

– Что-нибудь придумаем, – пробормотал глубоководник, нервно оглядываясь по сторонам.

Он принялся распахивать дверцы шкафов, наконец достал оружие футуристического вида и вручил бывшему депутату.

Угрожающе темнело широкое дуло. Витками разматывался армированный кабель, ведущий к упрятанной в стенной нише силовой установке.

– Что это? Секретный боевой лазер? И вы молчали!.. – восхищенно спросил Михайлов, осматривая устройство. – Полупроводниковый или твердотельный? Что за система накачки? Какая линза?

Серегин хохотнул:

– Это отбойный молоток! Им можно задолбить противника насмерть.

– Зачем посреди океана отбойный молоток?

– Разве не понятно? Намерзший лед скалывать. В Заполярье без таких штук никак нельзя. Бывает, утром встаешь, а технологический проемок, куда мы батискаф опускаем, застыл, хоть коньки на ноги цепляй и выделывай фортеля, что твой олимпийский чемпион. Вот съемное долото. Присоедините к фиксатору. – Глубоководник протянул увесистый металлический кол. Михайлов ввернул его в отверстие, которое по незнанию принял за дуло.

– Как только войдут!.. Вы – первого, а я замыкающего.

Через минуту ожидания раздался шорох. Михайлов ударил отбойным молотком, еще не видя противника, а лишь догадываясь, что через мгновение тот возникнет в дверном проеме. Пробил кевларовую броню с такой же легкостью, что и юный энтомолог булавкой прокалывает надкрылье жука. Серия ударов отбросила наемника к переборке. Михаил Васильевич приналег на рукояти. Отбойный молоток трещал, как дятел в березовом лесочке, эхо звенело в металлических зарослях шпангоутов и бимсов. Серегин между тем уработал своего противника. Рассматривая дело своих рук, пробормотал:

– Пуля – дура, а отбойный молоток – молодец…

– Зуб на зуб не попадает! – пожаловался Михаил Васильевич, опуская инструмент.

Глубоководник бросил взгляд на шевроны поверженного наемника.

– Ого! Да вы уоррент-офицера завалили!

– Что еще за птица? – выдохнул отставной сановник, вытирая рукавом пот со лба.

– Ну, это… как наш прапорщик, только злой очень, потому что ему со склада воровать не дают.

Дорога была свободна.

– Километровый шнур сюда бы! – произнес бывший губернатор, с сожалением оставляя на полу импровизированное оружие.

Товарищи бросились по узким корабельным коридорам в ангар, к батискафу, взобрались на него по стремянке и сиганули в распахнутый люк. Мгновение спустя, как раз чтобы увидеть, как опускается крышка люка, в ангар ворвались враги. Какое-то время они стучали прикладами по титановому корпусу, требуя выходить, а потом принялись разносить закрепленное на обшивке оборудование. Исковеркали манипуляторы. Погнули кувалдами винты. Вскрыли балластные бункеры, после чего наполнявшая их железная дробь беззвучно заструилась в воду. Видимо, враги намеревались похоронить полярников в титановом гробу на морском дне.

– Вот и все, – устало вымолвил Серегин. – Окончена жизнь. Присядем на дорожку. Тяжело вот так… Никогда не думал, насколько тяжело. Если бы раз – и все, то, наверное, терпимо. А у нас тягуче… Дано время подумать. Зачем? О чем думать? Что вспомнить? За что мыслью зацепиться? О том, как вкалывал до потери пульса? Или об институтском террариуме? Все – зря. Все – впустую. Хоть бы найти что-то светлое.

– Да ведь я тоже… Одно слово: хорош, – произнес бывший губернатор. – Я, знаешь, для чего на полюс поехал? Засветиться. С новым начальством заручкаться. Десять лет тому продул выборы, вытолкнули меня на обочину. С тех пор все в колею пытаюсь влезть. Я ведь и в пучину нырнул за-ради того, чтобы в репортажике на центральном канале упомянули. Да что теперь!.. Эх…

– Оба хороши, – хмыкнул глубоководник. – У тебя, Михаил Васильевич, хоть утешение есть… Вера твоя.

– Так ведь и тебе никто не запрещает. Тимофей Степанович, скажи как на духу: ты крещеный?

– Крещеный-то крещеный, а креста на мне нет.

Михайлов запустил пальцы за воротник и суетливо принялся искать у себя на загривке замочек цепочки.

Глубоководник остановил его:

– Поздно мне перековываться. Да и не возьму я у тебя креста – нечестно будет.

– Так сделай сам!.. Вон жестяные конверты с фильтрами воздухоочистки. У тебя есть нож.

Серегин через силу потянулся к залежам фильтров. Руководствуясь какими-то своими критериями, выбрал один, вскрыл и вычистил порошковый наполнитель прямо под ноги. Вдруг его настроение изменилось, он буквально накинулся на жестянку. Вырезал крест – корявый, с острыми заусенцами по кромке, и бережно спрятал его в нагрудный карман рубашки. Лицо глубоководника очистилось, будто подул какой-то ветерок и унес липшее годами: печали, страсти, заботы. Он вдруг улыбнулся, светло-светло, и сказал: