Возвращение со звезд. Футурологический конгресс - Станислав Лем
– Что ты будешь делать? – тихо спросила она.
– Не знаю. Еще не знаю.
– У тебя нет никаких планов?
– Нет. У меня есть немного – такое… ну, премия, понимаешь. За все это время. Когда мы стартовали, в банк положили на мое имя – я даже не знаю, сколько там. Ничего не знаю. Послушай, а что такое Кавут?
– Кавута? – поправила она. – Это… такие курсы, пластование, само по себе ничего особенного, но иногда оттуда можно попасть в реал…
– Постой… так что же ты там, собственно, делаешь?
– Пласт, ну, разве ты не знаешь, что это такое?
– Нет.
– Как бы тебе… чтобы проще, ну, делаю платья, вообще одежду… все…
– Портниха?
– Что это такое?
– Ты шьешь что-нибудь?
– Не понимаю.
– О небеса, черные и голубые! Ты проектируешь модели платья?
– Ну… да, в определенном смысле, да. Не проектирую, а делаю…
Я оставил эту тему.
– А что такое реал?
Это ее по-настоящему удивило. Она впервые взглянула на меня как на существо из иного мира.
– Реал – это… реал, – беспомощно повторила она. – Это такие… истории, на них смотрят…
– Это? – Я показал на стеклянную стену.
– Ах нет, это визия…
– Так что же? Кино? Театр?
– Нет. Театр, я знаю, такое было – это было давно. Я знаю: там были настоящие люди. Реал искусственный, но это нельзя отличить. Разве только если войдешь туда, к ним…
– Если войдешь…
Голова великана вращала глазами, качалась, смотрела на меня, будто он испытывал истинное наслаждение, созерцая эту сцену.
– Послушай, Наис, – сказал я вдруг, – или я пойду, потому что уже поздно, или…
– Предпочла бы второе «или».
– Ты же не знаешь, что я хочу сказать.
– Так скажи.
– Хорошо. Я хотел тебя еще спросить кое о чем. О самом основном, самом важном я уже немного знаю: я просидел в Адапте на Луне четыре дня. Но там все было чересчур торжественно. Что вы делаете, когда не работаете?
– Можно делать массу всяких вещей, – сказала она. – Можно путешествовать, по-настоящему или мутом. Можно развлекаться, ходить в реал, танцевать, играть в терео, заниматься спортом, плавать, летать – что угодно.
– Что такое мут?
– Это вроде реала, только до всего можно дотронуться. Там можно ходить по горам, всюду – сам увидишь, это невозможно рассказать. Но, мне кажется, ты хотел спросить о чем-то другом…
– Тебе правильно кажется. Как сейчас… у мужчин с женщинами?
Ее веки затрепетали.
– Наверно, так, как всегда было. Что могло измениться?
– Все. В те времена, когда я улетел – только не обижайся, – девушка вроде тебя не пригласила бы меня к себе в такое время.
– В самом деле? Почему?
– Потому что это имело бы вполне определенный смысл.
Она помолчала.
– А почему ты думаешь, что это не имело такого смысла?
Мой вид развеселил ее. Я смотрел на нее; она перестала улыбаться.
– Наис… как же это, – пробормотал я, – ты приглашаешь совершенно незнакомого парня и…
Она молчала.
– Почему ты не отвечаешь?
– Потому что ты ничего не понимаешь. Я не знаю, как тебе объяснить. Понимаешь, это ничего не значит…
– Ах вот как. Это ничего не значит, – повторил я.
Я не мог усидеть. Встал. Забывшись, почти подпрыгнул – она вздрогнула.
– Прости, – буркнул я и начал шагать по комнате. За стеклом простирался парк, залитый утренним солнцем; по аллее, среди деревьев с бледно-розовыми листьями, шли трое ребят в рубашках, сверкавших, как доспехи.
– Браки существуют?
– Ну конечно.
– Ничего не понимаю! Объясни мне это. Вот ты видишь мужчину, который тебе подходит, и, не зная его, сразу…
– Но что же тут рассказывать? – неохотно сказала она. – Неужели действительно в твое время, тогда, девушка не могла впустить в комнату никакого мужчину?
– Нет, могла, конечно, и даже с такой именно мыслью, но… не через пять минут после знакомства…
– А через сколько минут?
Я взглянул на нее. Она спросила вполне серьезно. Ну, конечно, откуда ей было знать; я пожал плечами.
– Дело не во времени, просто… просто она должна была сначала что-то… ну, увидеть в нем, узнать его, полюбить. Сначала гуляли…
– Подожди, – перебила она. – Ты, кажется, ничего не понимаешь. Ведь я же дала тебе брит.
– Какой брит? Ах, это молоко? Ну так что?
– Как что? Разве… тогда не было брита?
Она улыбнулась, потом расхохоталась. Внезапно замолчала, посмотрела на меня и отчаянно покраснела.
– Так ты думал… ты думал, что я… нет!!
Я присел. Пальцы меня не слушались. Я вытащил из кармана папироску и закурил. Она широко открыла глаза:
– Что это такое?
– Папироса. А вы не курите?
– Первый раз в жизни вижу такое… и это папироса? Как ты можешь втягивать в себя дым? Нет, постой – то важнее. Брит вовсе не молоко. Я не знаю, что там, но чужому всегда дают брит.
– Мужчине?
– Да.
– Ну и что из этого?
– То, что он будет… он должен вести себя хорошо. Знаешь… Может, тебе какой-нибудь биолог объяснит это.
– К черту биологов. Так это значит, что мужчина, которому ты дала брит, ничего не может?
– Разумеется.
– А если он не захочет выпить?
– Как он может не захотеть?
Тут кончалось всякое взаимопонимание.
– Ты же не можешь его заставить, – терпеливо начал я.
– Сумасшедший мог бы отказаться, – медленно сказала она, – но я ни о чем таком не слыхала, никогда…
– Это такой обычай?
– Не знаю, что тебе сказать. Ты из-за обычая не ходишь раздетым?
– Ага. Ну, в некотором смысле да. Но на пляже можно раздеться.
– Догола? – спросила она с внезапным интересом.
– Нет. Купальный костюм… Но в наши времена были такие люди, они назывались нудисты…
– Знаю. Нет, то другое, я думала, что вы все…
– Нет. Значит, этот брит, это… как платье? Такое же обязательное?
– Да. Когда вдвоем.
– Ну а потом?
– Что потом?
– Во второй раз?
Идиотский это был разговор, и я себя отвратительно чувствовал, но должен же я был наконец узнать!
– Потом? По-разному бывает. Некоторым… всегда дают брит…
– Пустая похлебка, – вырвалось у меня.
– Что это значит?
– Нет. Ничего. А если девушка идет к кому-нибудь, тогда что?
– Тогда он пьет у себя.
Она смотрела на меня почти с жалостью. Но я упорствовал:
– А если у него нет?
– Брита? Как же может не быть?
– Ну, кончился. Или… он ведь может солгать.
Она засмеялась.
– Но ведь это… неужели ты думаешь, что я все эти бутылки держу здесь, в комнате?
– Нет? А где же?
– Я даже не знаю, откуда они берутся. В твое время был водопровод?
