Голос Вселенной 1996 № 5 - Юрий Дмитриевич Петухов

Посоветуем же и читателям «Голоса Вселенной» не только заглядываться на яркие импортные упаковки, но и почаще всматриваться в символы, содержащиеся в них. Это поможет сохранить и здоровье и жизнь.

Тодор Дичев,

академик, врач-эколог

Юрий Петухов

Стихотворения

Набег

Зори пышут кровью,

что им боль!

Под небом – раздолье.

На земле – разбой.

А под синим куполом

Места вдосталь всем:

Куплено?

Не куплено!

И живи и сей.

Но трубой архангела,

как на страшный суд,

Черные посланники

в темноту зовут.

Там нет ничего уже –

пусто и черно.

Спрятался, в леса ушел –

повезло!

Да попробуй спрячься – быстр конь степной,

Не достанут саблею, дотянутся стрелой.

Князь, душой не крепкий, ускользнет.

Уведет дружину.

А народ?

Слезы не помогут –

лей, не лей.

И не жди подмогу –

«нету ей»!

Память

Стрибожьи внуки провевают память.

И вновь встают над ковылем полки.

И стяги с грозным ликом над полками –

Как персты указующей руки.

Полуязычники и полухристиане

С единой верой в справедливый меч,

И в руку твердую,

и в землю за плечами,

Которую обязаны сберечь.

Шеломы островерхие и копья,

И бронь, и нетерпенье седоков,

И пешей рати гул и громословье,

В себя вбирающее посвисты ветров.

Свистят стрибожьи внуки, завывают

И тело под кольчугой холодят,

И мрак восточный солнце пожирает,

И демоны удачи не сулят.

Придут снега сюда, придут метели,

Лютуя и зверея в пустоте,

И занесут, и заметут, развеют

Следов остатки.

Но воспрянут те,

Кто напоил ковыль горячей кровью.

И снежным смерчем поднятые вверх,

Объятья смерти разорвут любовью,

Сольются с снегом.

И падут как снег

Так далеко отсюда,

там, за Доном,

Где их так ждали, и уже не ждут,

Со всей землей навстречу,

с каждым домом

Они посланцами небес придут.

Завоют вьюги, стекленея в выси,

Сполохами свиваясь и грозя.

Но недоступна будет даже мысли

Их ипостась иная и стезя.

И серебристые их тени воплотятся

В обличье неподвластное уму,

И в воздухе прозрачном растворятся,

И воздухом тем в грудь войдут мою.

Стою.

Все помню.

Степь гудит ветрами.

Один я.

Что?

Нет, нет – я не один.

Стрибожьи внуки возвращают память,

Взвевая стяги тех, моих дружин!

Козельск

У костров степных ночами

Льстил акын:

«Ах, Батый,

Батый –

Молодой батыр!

Тридцать весен за плечами –

Под копытами весь мир!

Кровь от крови дедовой –

Чингисханович.

От полудня след ведешь –

За полночь.

У тебя не забалуют –

нога в стремени,

Покорить страну любую –

дело времени!»

К подбородку серпом черный ус.

Тесен хану дедов улус!

С океана к океану путь его лежит,

Начал дело дед,

ну а внук закончит.

Нет пути –

дорогу костьми замостит.

Ну-ка!

Кто еще

мостовой стать хочет?!

У Батыя полководцем Субудай –

Вдвое старше, втрое мудрей,

Приговаривал: «И у земли есть край,

И ты будешь там пасти своих коней!»

Сорок лет в походах, на коне,

Половину Азии испепелил.

И вот, на тебе, вдруг по зиме

В землю Русскую коня навострил.

Старый воин, хитрый лис Субудай,

Опочившего Чингиза верный пес,

Покоренных городов не считал,

Брал – и хану в подношение нес.

Пол-Руси в крови затопил.

Не свое, жечь чужое не жаль.

Где родился и рос – позабыл,

В юрте родину вез Субудай.

На Козельск Субудай налетел,

Ну, а взять его с лету не смог,

У Козельска Субудай «приболел»,

У Козельска Субудай «занемог»,

Приустал, сказал: «Пускай, Бурундай

Обивает у Козельска порог!»

Как на штурм повел войска Бурундай –

Каждый третий под Козельском лег.

И кричал, слюною брызгал Батый,

В ноздри пяткой бил раба своего:

«Ты, шакалий сын, мне город добыл?

Сколько войска положил за него?!»

Семь недель осаду город держал

И кипящею смолою со стен

Он непрошенных гостей привечал –

Уползали гости в лагерь ни с чем.

«Обломать не смог княжонка-щенка! –

Хан визжал, глазам не веря своим:

– Не хотела покориться Москва –

Я ее обратил в черный дым!

Во Владимир я въезжал на коне,

И стонала подо мною Рязань.

Золотые Ворота – по мне!

Мне ль в ворота позора въезжать?!

Ты заплатишь за все мне с лихвой –

Затрещит твой хребет, Бурундай!

Без тебя я возьму город злой

И по трупам я въеду туда!»

Приподнялся Субудай на кошме:

«Не казни его, хан, – молод он.

Отпустила меня хворь, видно, мне

Шею города гнуть тебе в поклон.

Нам не взять его – штурм обречен.

А в осаде – кору будем жрать?!

Не гневись, урусов мы увлечем

Своим бегством и в бору будем ждать!»

И где лагерь Батыя стоял

По весне траве в пояс расти –

Сколько крови имел, всю отдал.

Каждый вышедший из крепости.

Семь недель кровь лилася рекой,

И истек Козельск, остался пустой,

И встречал вражину город тишиной,

Детским плачем да женской слезой.

«Дети вырастут ростом с отцов!

Город злой – что же мне добрым быть?

И, согнав в ров детей, стариков,

Хан подручным шепнул: – Перебить!

Сжечь! Разграбить! Сломать! Завалить!

Все с землею сровнять навсегда!

Чтоб и в памяти истребить

Непокорные мне города!»

И, взирая на мертвых детей,

Хан вдоль рва на коне проезжал,

Знал, не хватит мечей и плетей.

И озноб его лютый трепал.

И читал он в застывших глазах

Что угодно, но только не страх.

И впервые ответа не знал –

Кто же здесь победителем стал!

Возрождение. Утро XV-го века

Триптих с прологом

Собирала Москва