Неживая - Ника Светлая
– Мне это неизвестно, – скупо ответил он: ногу пронзила резкая колющая боль. Японец скривил лицо на секунду. – Ты отправишься к своему хозяину, и я не знаю, кто он. Мне остается только верить, что все будет хорошо. – Не дожидаясь ответа, он подключил зарядное устройство, веки робота дрогнули и закрылись.
Нагато поспешил наверх, клокоча от ярости. Впервые со дня смерти сестры в нем бушевала буря.
– Мистер Хэрриот! – воскликнул он, распахнув дверь.
– Впечатлены, да? – Мужчина в костюме не спеша встал с кресла, поправляя запонки на рубашке.
– Ее нельзя продавать как обычного робота, нельзя отдавать на растерзание не пойми кому. Она словно живая и требует бережного обращения. Это возмутительно! Такого не должно происходить. Она – вершина технического прогресса в области робототехники, ее нужно явить миру и… я не знаю… дать статус живого существа.
Вместо ответа мужчина картинно расхохотался и хлопнул в ладоши.
– Может, выдадим ей паспорт и разрешим голосовать?
Нагато растерял былой запал, нога разболелась так, что он больше не мог стоять. Инженер медленно поплелся к креслу. Мистер Хэрриот, возвышаясь над ним, медленно наклонился. Он смотрел ему прямо в глаза и, злорадно улыбаясь, тихо заговорил:
– Вы быстро бегаете, мистер Мори? Как далеко вы сбежите, если откроете свой рот? – Мужчина выпрямился и сунул руки в карманы. – Все, что вы должны знать, – так это то, что заказчик оплатил все исследования, которые предшествовали ее созданию. И первый экземпляр достанется ему. А уж потом мы явим миру новое поколение роботов корпорации, об этом вы можете не переживать. И тогда, возможно, к вашей и к моей зарплате прибавится еще один нолик. А пока – этой ночи не было, мистер Мори.
Мужчина быстрым шагом направился к выходу, за ним последовали охранники.
– А что будет с Ви? – не сдержался Нагато.
– Кто такая Ви? Не понимаю, о чем вы говорите, мистер Мори. – И Дуглас Хэрриот скрылся за дверью.
Нагато не помнил, как на рассвете вернулся домой. Не раздеваясь, рухнул на кровать. Перед тем как заснуть, он взмолился богам, чтобы они вырвали душу из его тела и заключили в каменную глыбу. Там ей и место.
Скоро наступило утро, а значит, нужно было вставать с кровати и возвращаться на работу.
В обычные дни Нагато просыпался задолго до будильника и, один из самых исполнительных и ответственных сотрудников, никогда не опаздывал на работу. Его часы шли верно, его рубашки выглядели идеально. Нагато заботился о безукоризненной белизне хлопковых сорочек, даже несмотря на то что их никто не видел под белым халатом. Но сейчас он был не в состоянии подняться с кровати, принять душ и как ни в чем не бывало сидеть в своем кабинете, разговаривать, идти на обед. Настроения не улучшало и то, что ему битый час названивал Николас.
– Дружище, ну где ты?
– Дома.
– Стоило мне один раз вытащить тебя в бар, и вот, на следующий день ты прогуливаешь работу, – скрипуче рассмеялся напарник и продолжил шепотом: – Ты же знаешь, как здесь не любят опоздания. Тебя уже дважды вызывали к начальству, боюсь, что дело плохо, раз ты не пришел на работу и никого не предупредил. Тебя ждет выговор, приятель, поэтому поторопись, выпей обезболивающее и бегом сюда. – Николас сделал паузу. – Ну, в смысле, иди скорее.
Нагато напрягся всем телом; спина вытянулась словно струна, нога заныла сильнее. Обезболивающее – не такая плохая идея. Он быстро принял душ, выпил таблетку, запив стаканом воды, и поспешил на работу. Японец пытался успокоиться, но вчерашняя ночь не давала покоя. И тревожила его не собственная судьба.
В кабинете его ждал уже знакомый мужчина, один из вчерашних охранников мистера Хэрриота. Рядом крутился Николас, не находя себе места. Он сделал пару шагов навстречу коллеге, потом сел в кресло, снова вскочил, поправив стопку бумаг на столе, опять сел и повернулся спиной к двери, будто занялся делом.
– Опаздываете, мистер Мори. Мы уже собирались отправиться к вам домой; переживали, что вам нездоровится.
– Здравствуйте, чем обязан? – В родных стенах Нагато собрался с духом. Он спокойно надел халат и застегнул его на все пуговицы.
– Мистер Брэм, не оставите ли вы нас наедине? – Мужчина говорил вежливо, но в голосе звучала сталь, а от взгляда и напряженной позы веяло холодом. Николас обернулся, изобразив, будто его отвлекли. Здоровяк закивал и не торопясь вышел, бросив пытливый взгляд на коллегу.
– Утром звонил заказчик, он остался недоволен товаром. Речь о второй модели. Мистер Хэрриот отправил меня узнать, есть ли какие-то идеи на этот счет?
– Ни единой.
Нагато сел в кресло и включил планшет, сохраняя внешнее равнодушие, хотя его сердце билось, как во время поездки по американским горкам. Они выставили на продажу разумный искусственный интеллект, и возникли проблемы. Что же могло пойти не так? Да абсолютно все.
Лёша
Когда ты третий ребенок в семье, то все с тобой будто не так. Ты не такой долгожданный, поэтому не такой любимый, не такой нужный, не такой важный. Особенно если у твоих родителей уже есть и сын, и дочь.
Алексей Белов часто вспоминал рассказ матери про врача, которая предлагала сделать аборт.
«После двух абортов делать третий уже не страшно, – аргументировала она, – а вот рожать – страшно. Могут быть осложнения. Да и зачем вам третий ребенок? Дочь есть, сын есть – полный комплект». Но что-то в женском сердце екнуло – и родился Леша.
«Лучше бы не родился», – думал он каждый раз, когда сталкивался с трудностями. А став старше, начал мыслить совсем по-другому. Теперь он размышлял не о том, почему мать не сделала аборт, а почему вообще рассказала ему об этом. «Хорошие матери так не поступают», – теперь был уверен он.
Мать всегда говорила, что от того врача бежала без оглядки, обнимая живот, потому что в нем был ее желанный малыш. Он не должен был испытывать нехватку любви, тепла или нежности. Мать всегда говорила, что любит всех детей одинаково, но порой, когда было тяжело, он видел в ее глазах мысль: «Без тебя было бы легче».
А тяжело было часто. И разве могло быть иначе в лихие девяностые? Алексей взрослел под русский рок, взрывы террористов, громкие речи политиков по телевизору. Его отец работал на заводе и часто попивал. Леша всегда употреблял фразу «часто попивал», чтобы чуть приукрасить действительность. Отец откровенно бухал, как и все его коллеги, соседи, одноклассники, братья, бывшие сослуживцы.
Попивали все, но кто-то – меньше, а кто-то – больше. Леша с друзьями однажды избили пацана, чей отец не пил. Они лупили его по ногам, рукам и пинали в живот. Потом им всем досталось от того самого непьющего отца, и они перестали бить мальчишку, но продолжали смеяться и измываться над ним, будто он какой-то уродец. На самом деле они завидовали ему, потому что каждый хотел, чтобы в доме был не алкоголик, а вот такой надежный отец, который придет и заступится за тебя. Потом этот мальчишка переехал в другой город. И они стали завидовать ему еще сильнее.
Отец Леши пил запоями. Когда он уходил в загул, дети скрывались у бабушки, а мать боролась: гонялась за ним, дралась, получала от него по лицу, била в ответ домашней утварью, потом пила с ним вместе, умоляла, плакала: «У нас же дети, трое!» – и отец завязывал на месяц, два, три, но чем больше он держался, тем страшнее были срывы.
Временами семья жила хорошо. Отец купил машину, и они успевали поймать теплые норильские деньки: мотались по округе, рыбачили, загорали, купались, смеялись. Но даже в таких поездках, когда все были в сборе, Леша чувствовал себя одиноко. Он замечал, как мать занималась сестрой, учила ее женским премудростям, сплетничала и обсуждала с ней вязание. Отец давал брату поручения, для которых Леша был вечно мал. «Пока пойди, побегай», – слышал он. Тяжело соревноваться в силе и умениях, когда на семь лет младше
