Уильям Тенн - Миры Уильяма Тенна - Том 01

Девочка поежилась:

— Я... Я осторожная, — наконец сказала она.

«Эге! — подумал Шеллингер. — Вот тебе и человеческий аспект». Как раз то, о чем разглагольствовал Рэндалл. Испуганная маленькая девочка, но настолько любознательная, что может подавить страх и выйти из дома, чтобы посмотреть, что происходит в этот вечер. Он пока еще не знал, как именно использует идею, но его журналистский нос уже начал принюхиваться. Здесь что-то было — тот самый колоритный человеческий аспект сейчас бесстрашно сидел у него на красном кожаном сиденье.

— А ты знаешь, кто такой вампир?

Она удивленно посмотрела на него, опустила глаза и стала изучать сложенные на коленях руки в поисках слов.

— Это... это такой, кому нужны люди вместо еды. — Запнувшись, девочка помолчала. — Так, да?

— Пожалуй. — Отлично. Устами младенца. Доверься ребенку, и он подскажет свежую точку зрения, не испорченную книжными предрассудками. Надо обязательно это использовать: «Люди вместо еды». — Считается, что вампир — это человек, который будет бессмертным, то есть не умрет, до тех пор, пока он питается кровью и жизненными силами живых людей. Единственный способ убить вампира...

— Здесь нужно свернуть, мистер.

Он повернул автомобиль на проселочную дорогу. Она была раздражающе узкой; удивленные мокрые сучья хлестали по стеклам, лениво царапали крышу машины. Иногда с верхушек деревьев лилась скопившаяся там вода.

Шеллингер припал лицом к лобовому стеклу, пытаясь расшифровать картинку, состоявшую из коричневой грязи среди сорной травы, которую выхватывали перед ним из темноты фары.

— Ну и дорога! Твои старики действительно начинают с нуля!.. Так вот, единственный способ прикончить вампира — это с помощью серебряной пули. Или еще можно вбить кол ему в сердце и похоронить в полночь на перекрестке. Именно так собираются поступить сегодня ночью те люди, если поймают его. — Он повернулся, услышав, как девочка глубоко вздохнула. — Что такое? Тебе эта идея не по душе?

— Я думаю, это чудовищно, — сказала она с чувством.

— Почему же? Или ты считаешь — живи и дай жить другим?

Девочка подумала над его словами, кивнула, улыбнулась:

— Да, живи и дай жить другим. Живи и дай жить. В конце концов... — Она опять затруднялась подобрать нужные слова. — В конце концов, некоторые люди ничего не могут поделать с тем, какие они. Я хочу сказать, — она очень медленно, очень задумчиво произносила слова, — например, если человек вампир, то что он с этим может поделать?

— Это серьезный аргумент, детка. — Шеллингер снова принялся рассматривать дорогу. — Тут одна беда: если ты веришь в такие вещи, как вампиры, то не веришь, что они хорошие, ты веришь, что они отвратительные. Те люди в деревне, которые утверждают, будто троих детей убил вампир — или что-то там с ними сделал... они его ненавидят и хотят уничтожить. Если существуют такие вещи, как вампиры, — не забывай, я сказал «если», — тогда, по самой природе, они делают такие ужасные вещи, что годится любой способ, чтобы избавиться от них. Понимаешь?

— Нет. В людей нельзя вбивать колья.

Шеллингер рассмеялся:

— Пожалуй, действительно нельзя. Мне самому это дело никогда не нравилось. Хотя, если бы пришлось выбирать, вампир меня или я его, то полагаю, что сумел бы на какое-то время превозмочь свою брезгливость и немножко поработать, когда часы пробьют двенадцать.

Он замолчал и с удивлением подумал, что этот ребенок слишком уж умен для своей среды. Девочка еще, казалось, не заражена предрассудками, а он скармливает ей «Черную магию по Шеллингеру». Это нехорошо.

Он серьезно продолжал:

— Сложность со всеми этими поверьями состоит в том, что группа взрослых людей, которые их придерживаются, рассыпались сегодня вечером по всей округе, поскольку они думают, будто вампир вырвался на волю. И скорее всего они наткнутся на какого-нибудь несчастного бродягу и прикончат его только по той причине, что он не сможет внятно объяснить, почему оказался в поле в такую ночь.

Молчание. Пассажирка обдумывала его слова. Шеллингеру нравилось, с каким вдумчивым достоинством держится девочка. Он заметил, что она уже была не так напугана и сидела поближе к нему. Удивительно, как хорошо дети чувствуют, что ты не причинишь им зла. Даже деревенские дети. Если подумать, то в первую очередь деревенские дети, потому что они живут ближе к природе, а может, по какой-то другой причине.

Он вернул ей уверенность и, соответственно, себе тоже. Ведь за неделю, прожитую среди тонкогубых невежд, которые, не обинуясь, выказывали ему свое презрение, Шеллингер несколько подрастерял уверенность в себе. Так-то лучше. И наконец он нашел, на чем построит свой репортаж.

Только придется, конечно, добавить антуража. В материале надо вывести обыкновенную деревенскую девчонку, худую, замкнутую; и ее реплики будут на «горном» диалекте.

Да, он нашел человеческий аспект.

Девочка еще ближе придвинулась к нему, прямо к его боку. Бедный ребенок! Как ей неприятно в сырых холодных джинсах. Пусть хоть немножко погреется. Шеллингер пожалел, что в машине нет отопителя.

Дорога окончательно исчезла в зарослях кустарника и спутанных ветвях кривых деревьев. Он остановил машину, беспокойно оглянулся.

— Ты же не здесь живешь? Сюда как будто годами люди не забредали.

Его поразила окружающая дикость и заброшенность.

— Конечно, я здесь живу, мистер, — проговорил теплый голос прямо ему в ухо. — Я живу вон там, в том маленьком домике.

— Где? — Шеллингер протер стекло и изо всех сил напряг зрение. — Не вижу никакого дома. Где он?

— Там! — Девочка подняла пухлую ручку и помахала перед собой, показывая куда-то вперед. — Вон там.

— Что-то я не вижу... — Уголком глаза он заметил, что ее ладонь покрыта красивыми каштановыми волосами.

Однако странно.

Покрыта красивыми каштановыми волосами. Ее ладонь!

«А что же меня удивило в форме ее зубов?» — вспыхнуло у него в мозгу. Шеллингер собрался повернуться, чтобы еще раз взглянуть на ее зубы. Но не смог.

Потому что они впились ему в горло.

Семейный человек

Стюарт Рейли отыскал свое место в специальном стратоплане для пассажиров с сезонными билетами. Этим рейсом он каждый день возвращался из Центральной нью-йоркской торгово-промышленной зоны к себе в загородный дом в Северном Нью-Гемпшире. Ноги его буквально одеревенели, а глаза ничего не видели. Только по привычке — ведь Рейли многие годы проделывал одни и те же действия — он сел у окна, рядом с Эдом Грином. Опять-таки по привычке он тотчас же нажал кнопку в спинке переднего кресла и вперил взгляд в крошечный экран: шла вечерняя программа теленовостей, хотя ни одно из выпаливаемых скороговоркой сообщений не доходило до него.