Николай Дашкиев - Торжество жизни

— Ну, друзья, давайте поспешим. Я хочу собственными глазами увидеть, наконец, ваш вирус.

Вот и настал день последнего, решающего опыта. Коля, задумавшись, глядел в окно. Было свежее утро. Друзья ушли к Тане. Хотелось пойти вместе с ними, но нельзя. Вот уже скоро-скоро наступят те минуты, когда выяснится все.

Николай перевел взгляд на Степана. Тот, откинувшись на спинку стула, сидел, закрыв глаза.

«Усталость, — определил Коля. — А впрочем, нет. Это просто потому, что успех дался не сразу, а по частям. По мелочам торжествовать было рано, а все открытие в сущности и состоит из неисчислимого множества таких мелочей».

Он задумался и, кажется, вздремнул, но сейчас же вздрогнул и посмотрел на часы.

— Не пора ли начинать, Степа?

— Пора. Прошло ровно семьдесят два часа… Приготовь препарат.

— Есть, приготовить препарат! — Коля бросился к термостату, чувствуя, как приливает к вискам кровь, как гулко стучит сердце. — На сколько понизить температуру? Есть, на четыре градуса! — Он перевел рукоятку реостата и подмигнул Степану.

Степан улыбнулся в ответ, но улыбка получилась напряженной. На его небритом лице вздулись желваки, глаза блестели.

— Начали! Засечь время!

— Есть!

Мягким осторожным движением Степан открыл термостат и вытащил оттуда стеклянный сосуд сложной формы, наполненный голубоватой прозрачной жидкостью. Поддерживаемый стеклянными трубочками, по которым подавалось питание и воздух, в ней плавал кусочек мышцы, покрытый тонкой эластичной кожей. На коже виднелся сложный рисунок, состоящий из разноцветных точек. Этот кусочек болел болезнью Иванова.

— Записать температуру!

— Есть.

— Препарат номер два!

— Есть.

Коля торопливо придвинул к себе второй сосуд из другого термостата. В нем была уже иная — бесцветная, мутноватая жидкость. Еще более сложная конструкция поддерживала уродливо раздутую почку иссиня-красного цвета — это была выращенная в искусственной среде раковая опухоль.

Быстрым, уверенным движением Степан отрезал кусочек пятнистой кожи от первого препарата и вложил его в разрез, сделанный Колей в раковой опухоли. Затем медленно, осторожно поставил сосуд в термостат и вытер тыльной стороной ладони пот со лба.

Вторые сутки без сна — не пустяк.

Спать уже даже не хотелось, только в висках монотонно шумела кровь, да все тело казалось тяжелым и безвольным. Мысли то вспыхивали, то исчезали, раздражая своей бесконтрольностью. Еще труднее было выразить их на бумаге. А Степану хотелось, чтобы каждое слово было теплым, отточенным, искренним — он писал письмо профессору Климову:

«… От всей души благодарю Вас за Вашу большевистскую дружескую помощь. Благодарю и поздравляю с успехом: я сижу сейчас у термостата, где, пожалуй, впервые в истории происходит контролируемая человеком борьба вируса Иванова с вирусом рака. Это та борьба, которую Вы назвали интерференцией вирусов и которую Вы предвидели, предполагая, что в процессе развития вируса Иванова есть определенные стадии. Неужели действительно найдено средство против рака? Я сейчас подумал об этом, как посторонний человек, и эта фраза прозвучала необыкновенно, сказочно! Ну, а если вирус Иванова действительно интерферирует со многими вирусами? Да ведь это и есть воплощение моей детской мечты об антивирусе. Это миллионы спасенных человеческих жизней!

Виктор Семенович! Дорогой! Я совсем не чувствую усталости, хотя час тому назад был готов упасть и уснуть мертвым сном. Ведь то, что мы делаем сейчас, — просто чудо! И главная заслуга в создании антивируса — Ваша. Вы дали нам вирус Иванова.

Пусть позже, при встрече, я расскажу Вам детально, каким в сущности простым было решение загадки. Но какого труда стоит эта простота! Дело в том, что надо было перевернуть всю методику исследований. По некоторым, вполне понятным Вам соображениям, я пока не описываю подробностей, но скажу: я один ничего бы не мог сделать. Мы работали вчетвером, под руководством двух профессоров и одного доцента, и только наши. объединенные усилия дают мне право сейчас написать: вирус Иванова имеет стадии развития. Через несколько минут я смогу написать Вам еще одну фразу: рак побежден!.. Я уверен в этом, ибо предварительные опыты подтвердили взаимную интерференцию»…

Степан положил перо и возбужденно зашагал по комнате. Усталость действительно исчезла. Двенадцать минут оставалось до первого контрольного просмотра раковой опухоли; двенадцать минут, каждая — как день… И Коля, милый, взволнованный Коля, стоит, весь напружинившись, как перед прыжком.

Степан отвернулся и посмотрел в окно. На ветке суетился воробышек. Где-то прогудела автомобильная сирена.

Но все заглушало едва слышное тиканье часов. И когда зашипела пружина, собираясь пробить пять раз, Степан бросился к термостату и открыл дверцу.

Кусочек мышцы, который шесть часов тому назад был отвратительным нагромождением изуродованных раковых клеток, побледнел, уменьшился в размерах и, самое главное, покрылся сверху слоем нормальных клеток. Степан, торопясь, отрезал небольшой кусочек ткани, приготовил препарат и положил его на предметное стеклышко микроскопа.

Да, это были нормальные, вполне нормальные клетки! Это была победа.

— Хорошо!.. Ух, как хорошо!

Профессор Кривцов, потирая руки, расхаживал по лаборатории студенческой бригады. Иногда он останавливался перед Степаном и смотрел на него, удивленно подняв брови.

— Степан! Да ты ли это? Семен Игнатьевич, а знаете, каким я впервые увидел Степана Рогова? Вот таким. — Он поднял руку на метр от пола. — Принесли изможденного, седого… Думал умрет… А сейчас — смотри ты! Ведь он оставит нас без работы. Ну куда я теперь денусь со своей патологией? — Кривцов комично развел руками. — Да и вы, дорогой эпидемиолог, не отвертитесь. Скажут: «В архив!»

Петренко добродушно согласился:

— В архив — так в архив.

Степан смущенно улыбался:

— Семен Игнатьевич! Иван Петрович! Да ведь ничего неизвестно, мы же еще не испытали на живом организме.

— Э, друг, уже все известно! Пусть еще год, пусть два придется поработать — и не одному тебе, а всему институту но успеха добьемся.

— Завтра мы создадим бригаду вирусологов. Как вы считаете, товарищ Рогов, нужна ли такая бригада?

— Конечно… Но…

— Вы хотите сказать, что в эту бригаду должна войти ваша студенческая?

— Да.

— Безусловно. Вы тоже согласны, Семен Игнатьевич? Ну, вот и хорошо. Руководить бригадой мы будем попрежнему втроем. Пока что, конечно.

В шесть часов начиналось заседание Ученого совета. Уходя, профессор Петренко еще раз напомнил: