Юрий Козлов - Проситель

- И протянул руку к металлу, - сказала Климова.

- Металлу? - удивился Берендеев.

- Металлу, - подтвердила Климова. - Но сознание, умноженное на металл, превращается в ржавчину, прежде чем успевает это осознать.

- люди гибнут за металл... - пробормотал Берендеев. - Если ты не возражаешь, я куплю эту розу, - указал на темно-красную, как венозная кровь, завитую, как раковина, на длинном зеленом с шипами стебле. - Люди гибнут всегда, везде и всюду. На том стоит мир. А это, согласись, - ему вдруг стало легко и весело, как если бы все проблемы в жизни сами собой разрешились, а впереди его ожидали одни лишь удачи и радости, - несправедливо, а главное... как-то мелко. Так что какая, в сущности, разница?

- Люди смертны, - согласилась Климова, - но некоторые живут по вашим меркам достаточно долго.

- Долго? Сколько? - насторожился Берендеев.

- Двести лет, - уточнила Климова, отделяя выбранную Берендеевым розу от остальных, заворачивая ее, как в плащ, в целлофан.

Дождь снаружи и не думал прекращаться. Берендеев подумал, что плащ для розы будет весьма кстати.

- Кто же эти люди? - спросил он. - Где они живут?

- Сумасшедшие, - ответила Климова. - Они живут в сумасшедших домах.

- Вот как? - удивился Берендеев. - А я слышал, что их там лечат таким образом, что они не задерживаются на этом свете.

- Если бы их не лечили, они бы жили еще дольше. - упаковав розу, Климова перевязала ее внизу золотистой ленточкой, как надела на нее золотые туфельки.

"И одна из этих сумасшедших - ты, - подумал Берендеев. - Жаль, что тебя не лечат".

- Я, естественно, имею в виду не всех сумасшедших, - продолжила Климова.

"Естественно, - подумал Берендеев, - ни один сумасшедший не согласится с тем, что он сумасшедший".

- Только тех, которые забыли о том, что надо стареть. У них в сознании как бы отключился этот рычажок. А потому, если бы их не кормили таблетками, они могли бы жить вечно. Видишь, как все просто?

- Боюсь, - вздохнул Берендеев, - в моем сознании этот рычажок уже не отключить.

- Я открываю тебе тайну мироздания, - улыбнулась Климова, - твое дело, как ей распорядиться.

- Распорядиться чем? - спросил Берендеев. - Предположением, что сумасшедшие могут жить вечно?

- Если люди в шести поколениях будут изо дня в день внушать себе, что хотят жить вечно, начиная с седьмого поколения они будут жить если и не вечно, то... долго.

- А с девятого у них вырастут крылья? Допускаю, что это так, но здесь и сейчас это совершенно невозможно. Какое мне дело, какими будут люди через... шесть поколений?

- Хорошо, - вновь приблизилась к нему Климова, и Берендеев ощутил уже не зов плоти, а какой-то более сложный, сулящий неизмеримо более острое наслаждение зов. Он вдруг увидел себя (то есть не себя, а бестелесную, очищенную от всего земного, невидимую субстанцию, способную к самым невероятным превращениям и перемещениям, но в то же время определенно бывшую им, Берендеевым) соединяющегося в невообразимом космическом, как во взрыве-рождении сверхновой звезды, оргазме с тем, что было (и одновременно не было, то есть было бесконечно сложнее и совершеннее, чем просто женщина в цветочном павильоне) Климовой. - Я открою тебе еще одну тайну мироздания: конца света не будет. Ты напрасно спешишь. Точнее, тебе некуда спешить.

- Не будет? - тупо переспросил Берендеев. - Никогда?

- Никогда, - подтвердила Климова.

- А как же Библия? - Берендеев притянул к себе Климову, прижался к черной юбке окаменевшим в ширинке членом.

- Библия - священная книга смертных, - задумчиво, но с некоторым не вполне понятным Берендееву недоумением погладила его рукой по ширинке Климова. - Если уподобить человека компьютеру, то это программа, в которую заложен код самоуничтожения. Пока что библейский software - монополист на компьютерном рынке. Но никакая монополия не может быть вечной. Вот тебе третья тайна мироздания: пришла пора менять программу.

- То есть жить по философу Федорову, который мечтал воскресить всех умерших? - предположил Берендеев. - Воскресить и... в космос?

- Все зло, - постучала его по лбу костяшкой согнутого указательного пальца Климова, - здесь.

Звук получился подозрительно звонким, как если бы во лбу Берендеева сосредоточилось не только все зло, но и немалая толика пустоты, то есть глупости.

- Но и вся надежда, - сказала Климова, - тоже здесь. Я понимаю, приподняв юбку, помогла Берендееву просунуть руку в прохладные и гладкие, как отшлифованный мрамор, но, в отличие от мрамора, мягкие пределы бедер, - трудно ориентироваться, когда отсюда, - вновь постучала его по лбу, - поступают взаимоисключающие команды. Надо научиться отличать истинные от ложных. Для этого следует отвлечься от дикого и совершенно неуместного ощущения, что ты что-то значишь в этом мире.

- Я - никто, и имя мое - ничто. - Берендеев вдруг с изумлением обнаружил, что на юбке Климовой нет не только "молнии" или застежки, но вообще отсутствуют какие-либо швы. Юбка плотно, как влажная глина, облепляла талию. Ее можно было скатать обручем вокруг бедер, но не снять. Судя по всему, смуглая рябая Климова была отлита из воды сразу в глиняной юбке. "Но почему тогда, - подумал Берендеев, - у нее полный порядок с трусами?" Не иначе как в мире, где обитала (одевалась?) Климова, знали, зачем нужны кружевные (пусть и из материала типа "металлик") трусы, но не вполне представляли себе, что такое юбка. - Во имя чего я должен отвлекаться от ощущения, что что-то значу? поинтересовался писатель-фантаст Руслан Берендеев. - Что взамен?

- Свобода, - внимательно посмотрела на него Климова, - ни с чем не сравнимая свобода, проистекающая из знания и, следовательно, понимания и, следовательно, слияния с мирозданием. Или, говоря проще, бесконечное расширение мысленного горизонта.

- Ради этого я должен сделаться никем и ничем?

- Твое сознание находится в плену искажающих суть вещей терминов, объяснила Климова. - Все относительно. Быть никем и ничем в одном измерении неизмеримо предпочтительнее, нежели кем-нибудь и чем-нибудь в другом, в особенности... в металле.

- Стало быть, у меня два пути, - вздохнул Берендеев. Совет доверять плоти пришелся ему по душе. Перестав думать о возможности (или невозможности) близости с Климовой, он как бы сбросил с сознания оковы. Как получится. Воистину это было совершенное во всех смыслах решение. Берендеев почувствовал себя свободным и почти счастливым. Теперь он лучше понимал, что имела в виду Климова, говоря о бесконечном расширении мысленного горизонта. Мир был ограничен границами стеклянного цветочного павильона. Но внутри него простиралась бесконечность. - Или я ошибаюсь? - посмотрел на Климову.

Она молчала. Берендеев подумал, что плохи его дела. "Да выйду ли я отсюда живым?" - засомневался он. Единственное, что утешало: Климова могла умертвить его, как только он переступил порог павильона (а может, и раньше), но не сделала этого. Зачем-то он был ей нужен.