Сергей Гатаулин - Вирус

– Откуда ты знаешь про гуорков? И почему я должен их истреблять? – удивился Дмитрий.

Он смотрел, как Пугачев свободно прогуливается в пустоте, а когда сам попытался шагнуть в его сторону, то понял, что не в силах сдвинуться с места. Судорожные телодвижения, а толку никакого. Подергался, подергался и успокоился. Затем решился, прыгнул совсем недалеко и снова завис на месте.

Вячеслав, не замечая маневров Дмитрия, отошел, вынуждая того совершить очередной прыжок, затем еще один и еще.

– Ты очень громко думаешь о своих проблемах, хотя, честно говоря, не имеешь к ним никакого отношения. Спасение динозавров – неблагодарное занятие! Они все равно вымрут – с тобой или без тебя.

– Брось таскать меня! – возмутился Пугачев, когда Дмитрий подумал о том, чтобы оказаться рядом с другом, и появился слишком близко к его физиономии.

– Черт, не подумал! Здесь законы вашего древа уже не ощущаются, – развел руками Вячеслав, – а других – еще не ощущаются: далеко. Вот и получается, что здесь почти нет законов. Так, отголоски. Хочешь перемещаться, создай свои. И не пытайся прыгать по отношению к древу, попробуй сместить его по отношению к себе.

Короткое, покрытое корочкой льда словечко «вашего» нестерпимым холодом обожгло возбужденную душу Потемкина.

– Вашего? – Дмитрий вытолкнул воздух, вздрогнул всем телом и ударил по удаляющейся фигуре. Короткая молния потянулась за Пугачевым, но затухла на середине пути.

– Уже лучше! – крякнул тот. – Тебя надо периодически выводить из себя, быть может, тогда ты выберешься из панциря и начнешь меняться.

Дмитрий смотрел исподлобья.

– Не раздувайся пузырем, Броненосец! Вашего, нашего – какая разница! Мы теперь жители Мультиверсума. Вот к чему нужно привыкать, а не думать о вымирающем человечестве. Я, сказать по правде, когда путешествую по ветвям, забываю о доме, о людях с их мелкими проблемами, с надуманными бедствиями… Как только научился прыгать, уже не мог остановиться. Думал – буду путешествовать вечно, соберу новые знания, новые качества, тело усовершенствую – Ты сказал – «вселенных»? – вспомнил Дмитрий.

– Ты не ослышался, их много, – подтвердил Пугачев и, поворачиваясь к величественной, поражающей воображение картине, вскинул брови. – Это наша Мультивселенная! Со всевозможными реализациями действительности – или, проще говоря, параллельными мирами. Каждое ответвление – своя Вселенная. В ней есть звезды, планеты, космос, гравитация, энтропия и прочая физика. Она хоть и отличается от соседней, но и та имеет все полагающиеся игрушки космического масштаба. Мириады миров – и все они отличаются друг от друга. Вот только во всех ветвях одни и те же физические константы. И они такие, что становится возможным существование жизни и разума. Изменись одна из них – и человечество исчезнет. Будь то гравитационная постоянная, масса электрона, расстояние до ядра – конец один: кирдык человечеству! Самое интересное начинается тогда, когда ты повернешься спиной к своему дому и посмотришь вдаль, – Славка махнул рукой в сторону едва различимых в темноте светящихся пятен. – Каждое такое пятнышко – Мультивселенная со своими законами. И таких вселенных может быть сколько угодно. Как деревьев в лесу. Все вместе они образуют Мультиверсум. Насколько велик этот лес, пока не знаю.

Тон, которым Вячеслав произнес последние слова, насмешил Потемкина.

– Пока? – попытался улыбнуться он, но взглянув товарищу в глаза, замолчал.

– Ты прав. Везде побывать не успеешь, да и не сможешь, – вздохнул Вячеслав. – Есть места, где разум не может родиться. В них даже кратковременное пребывание любой сложной системы приводит к распаду. А есть такие, в которых разум мог бы существовать в определенном интервале времени. В них жизнь пока не существует… или уже не существует, – Славка подмигнул Потемкину, продолжая наблюдать за его реакцией, словно боялся обидеть друга неосторожной фразой.

– Я не имею в виду хомо сапиенс. Я говорю о хомо либерис – человеке свободном, без каких-либо ограничителей. Он – будущее нашей Мультивселенной, а в дальнейшем, возможно, и всех остальных!

– Какое отношение все это имеет к гуоркам из моего сна? Зачем нам их истреблять? – мысли в голове Дмитрия мелькали с невероятной быстротой.

– Ты же хотел знать, кто пытается манипулировать человечеством? – поинтересовался Пугачев. – Ответ в твоей голове! Вот только проживают любители межвселенских побоищ там, где человеку появляться не рекомендовано Минздравом. Адрес у тебя в голове. Не делай удивленных глаз! – сморщился Вячеслав. – Просмотри внимательно так называемый сон.

Дмитрий вздрогнул, припоминая ночные видения. Как же я сам не догадался до столь очевидной подсказки!

– Нужно срочно что-то предпринять! Время – деньги! – появляясь над головой Пугачева, Дмитрий схватил его за плечо.

– Что же ты намерен делать? Мчаться к гуоркам и убеждать их отказаться от информационной войны против Земли?

Потемкин не мог стереть глупой улыбки со своего лица. Он был рад, что Славка изменился только внешне, повзрослел, но остался таким же словоохотливым, как и в недавнем детстве, говорил много и быстро, часто задавал вопросы.

– Как ты не поймешь? Основная угроза человечеству исходит от него самого. Гуорков, конечно, нужно угомонить, пока они не придумали чего-то более серьезного. Могут ведь и все дерево уничтожить вместе с человечеством, но не рано ли тебя тащить в такую даль? Давай пока защиту усовершенствуем, а уж потом… – Пугачев воззрился на закипающего товарища. – Ладно, брат, давай проверим тебя на прочность.

Славка прыгнул без предупреждений и каких бы то ни было внешних проявлений в виде воронок и других атрибутов. Прыжок в его исполнении выглядел как смещение – будто и не прыгает он вовсе, а сама Вселенная проскальзывает мимо него, останавливаясь в нужном месте.

Дмитрий шагнул следом, чувствуя действие привычных законов, облегченно выдохнул.

– Дома! – радостно прошептал он и задохнулся. – Ты-ы-ы! – заорал он, разрываемый нестерпимой болью.

Организм мгновенно взорвался. Единое целое – то, что раньше было человеком мыслящим – распалось. Стадом бизонов, испуганных выстрелом охотника, его клетки бросились врассыпную. Каждая частичка организма превратилась в отдельную особь. И все они старались спрятаться от бушующей в пространстве огненной стихии. Не находя спасительной тени, микроскопические парнокопытные заметались, теряя куски горящей шерсти, скукожились, стали изменяться. Используя кипящую вокруг смесь энергии с материей для создания дополнительных рубежей обороны, они сбрасывали шкуру, укрываясь в зеркальных защитных экранах. Многослойно пеленаясь в защитную оболочку, быстро превратились в некое подобие сваленных в кучу вилков зеркальной капусты.