Евгений Прошкин - Механика вечности

— Кто вы? — спросил я в темноту.

— Еще?

— Все. Ключи, платок. Тьфу, грязный!

— Верни.

— Ксюша, ты?!

В салоне воцарилась гробовая тишина. Кто-то кашлянул.

— Разуй его.

— Но…

— Выполняй.

С меня сняли шапочку, и я увидел то, чего так боялся. Напротив сидела Ксения, суровая и сосредоточенная, по обе стороны от нее разместились какие-то крепыши с типовыми лицами героев.

— Тебе известно мое имя?

— И кое-что еще, — игриво заметил я.

— Пассажир, это не в твоих интересах.

— Как ты вернулась? Ведь дырокол у меня.

— Не понимаю.

— Отдай машинку, я не закончил одно дело.

— Дело?

— Мне нужно послать письмо, — соврал я.. — Получить — получил, а послать некому.

— Какая глупость.

— Я должен себя кое о чем предупредить.

— Это старо, пассажир.

— Нет! Предупредить, чтоб не совался.

— Ты же сказал, что получил. И сунулся. Смысл?

— Но у следствий нельзя отнимать их причины! — вспомнил я фразу Тихона.

— Ты знаешь, чьи это слова?

— Да.

— Плохо. Сполоснем пассажира.

Один из амбалов откинул замаскированную в стенке панель и осторожно достал какой-то инструмент, гибрид шприца и пистолета.

— Не больно. Просто кое-что забудешь.

— Промывка памяти? Вы этого не сделаете. Ты не посмеешь, поняла?

Мне стало смертельно обидно за себя и свои воспоминания. Кто я без них? Что от меня останется?

— Не трогайте, гады! — закричал я. — Не имеете права! Вы люди? Отпустите! Ксюха! Ты сама, дрянь, забыла, и мне…

— О чем ты?

— О твоем брате…

— У меня нет брата.

— О матери, то есть сестре, о дубленке, о Шурке — как ты его, дядя Саша? — еще об одном… об одной сволочи, обо всех!!

Ксения надолго задумалась, потом посмотрела мне в глаза. Что она там разглядела? Я не знаю.

— Убери, — бросила она амбалу. — Пусть помнит. Если себя не жалко.

Эпилог

С неба валилась крупная слякоть. Ветра не было, поэтому тяжелые снежинки падали вертикально — как гири. Прохожие однообразно удивлялись раннему снегу и злобно косились на низкое небо. Старые кроссовки моментально промокли. Тело непроизвольно съежилось, выгнулось ломтиком лежалого сыра и задрожало. До дома всего десять минут.

Черт! Нужно купить поесть. Желудок, вспомнив о еде, ласково булькнул. Вторя этому сигналу, на обшарпанном павильоне загорелась корявая вывеска «ПОКУШАЙ». А ведь еще светло. Гамлет совершенно не экономит электричество. «Рэклама тфигает тарговля», — любил повторять он, непременно улыбаясь фиксатой пастью.

Внутри было жарко, и у меня заложило уши. И еще промелькнуло что-то прозрачное, как повторяющийся сон. Вспомнилось — и забылось.

— Здравствуй, Миша, — грустно произнес Гамлет.

Сегодня он сам стоял за кассой.

— Привет. Банкуешь?

— Да, — ответил он, сводя вместе густые брови. — Есть свежие сосиски. И колбаса, съедобная. Только завезли.

Я полез в карман и вдруг удивился: с утра денег не было. Я снова отметил какое-то странное несовпадение, но не смог сформулировать, чего и с чем.

Денег хватило на сто граммов сыра, батон хлеба и несколько сосисок. Если попросить, Гамлет даст продуктов взаймы, но так низко падать мне еще не приходилось. Уложив харчи в пакет с американским флагом, я вышел из павильона и снова очутился в моросящей мерзости. Оставалась еще десятка — нормальная, та, на которой Красноярская ГЭС, а вовсе не Менделеев, как утверждал безумный таксист.

Какой еще таксист? Тьфу, наваждение! Нужно купить яблок.

Овощной рынок — несколько столов, сколоченных из косых досок, — располагался тут же, у самого метро. Яблоки предлагали двое: красномордая молдаванка с монументальным бюстом и худой суетливый мужик в кепке из кожзаменителя. Мой выбор пал на представительницу слабого пола.

Пальцы у молдаванки были короткие, но цепкие. Она ловко загребла ими сразу три яблока и бросила на весы. Стрелка еще раскачивалась в районе отметки 400, а торговка уже сипло объявила:

— Пять.

— Почем ваши фрукты? Десять рублей, или я ослышался?

— Десять, — подтвердила та, нагло прищурившись. Мол, неужели за рубль торговаться станешь?

Стану, ответил я взглядом. Только не за рубль, а за принцип. За свое священное право не быть обманутым.

— Четыре, — сказала молдаванка и неожиданно добавила:

— Извините, ошиблась. Холодно очень.

Десять минут до дома. Или пять, если бегом.

Бежать было еще противней: мокрая рубашка облепила тело, обувь скользила, сумка с едой болталась и била по колену. Эх, сейчас бы Куцапова с его «ЗИЛом». Или с «БМВ» — это без разницы.

Я споткнулся о трещину в асфальте, и пакет лопнул. Собирая раскатившиеся яблоки, я вдруг вспомнил то, о чем следовало подумать еще полтора часа назад, когда меня выкинули из дыры в районе Измайлова.

Нет, это ерунда, нужно будет почитать газеты, посмотреть телевизор, иначе ничего не поймешь. И все же я продолжал всматриваться в здания, в прохожих, в проезжающие машины, будто сам себя пытался в чем-то убедить.

Вроде бы все нормально. Тот же башенный кран с раскуроченным мотором, маячащий здесь уже второй месяц. Рабочие в брезентовых куртках копошатся у металлического каркаса — это любимый племянник Гамлета под мохнатым дядюшкиным крылом налаживает свое собственное дело. Даже инспектор «гибели», покуривающий у перекрестка, напоминает кого-то знакомого. Все именно так, как было раньше.

Вот и мой дом. Там, на седьмом этаже, меня ожидает милый уголок, обжитая берлога, вонючая халупа, доставшаяся мне после развода с Аленой. Вбегая в подъезд, я еще раз взглянул на пустырь. Все на своем месте: сгоревшая будка, неряшливый штабель бетонных плит и пяток свай, торчащих из заполненного водой котлована.

Как только я вышел из лифта, на площадке приоткрылась соседняя дверь.

— Мишенька, это ты? Слышу — лифт едет, дай, думаю, посмотрю, уж не Миша ли…

— Да, Лидия Ивановна?

— Миша, я тут позавчера почту смотрела, так представляешь, мне по ошибке опустили письмо с твоим адресом. Уж не знаю, как можно перепутать «восемьдесят восемь» и «восемьдесят девять», совсем они, что ли, неграмотные? Вот раньше…

— Спасибо, Лидия Ивановна. Письмо у вас?

— Да, да.

Она погрузила руку в складки халата и протянула мне конверт.

— Я, конечно, не читала, как можно читать чужие письма? Даже не трогала, и мысли такой не возникало, а то ведь знаешь, как некоторые…

— Благодарю вас. — Мокрая одежда не располагала к беседе, и я поспешил укрыться в своей квартире.

Цепляясь локтями за все, что только можно, я разделся прямо в прихожей и босиком прошлепал на кухню. Усевшись на шаткую табуретку, внимательно прочитал свой адрес, затем надорвал конверт и достал из него потрепанную обертку от шоколадки «Сказка». На обратной стороне красивым вензелястым почерком было написано: «СОГЛАШАЙСЯ».