Юрий Никитин - Земля наша велика и обильна...

Летом не увидеть восход, солнце поднимается к небу в то время, которое считаем ночью, а сейчас либо еду на работу, либо уже в офисе, а из-за домов только-только выкатывается вверх красный раскаленный шар, за ним остается шлейф, как за футбольным мячом на экране жидкокристаллического телевизора с малой скоростью отклика.

Я приехал, как уже привык, в сопровождении охраны, некоторое время держались в сторонке, прячась за темными стеклами автомобилей. День на диво ясный, хотя небо серое без единого намека на просвет, снег выпадал редко, его растоптали, вбили в асфальт и в щели между булыжниками, разнесли на колесах автомобилей, и на площади сейчас сравнительно чисто, если не считать обычного мусора из-под чупа-чупсов, жареной картошки, хлопьев кукурузы, оберток сникерсов и всевозможных шоколадных батончиков.

На левой половине площади поставили небольшую трибуну, наша молодежь выступала с авторскими песнями, вышел Белович и спел несколько песен, к восторгу собравшихся. В сторонке поставили столик со скромной табличкой: «Прием в партию». Бронштейн фотографировал, тут же выводили на принтере, заполняли анкеты, пришлось и мне появиться: пожимал руки вступившим и вручал памятку члена РНИ.

Бронштейн вполголоса предупредил, что Дятлов и Троеградский привели своих сторонников, постараются сорвать митинг. Вон уже их люди снуют в толпе, раздают листовки. На их стороне Курицын, талантливый писатель, мастер коротких емких слоганов, он приготовил нам несколько гадких сюрпризов.

Наконец к микрофону вышел Белович, призвал к тишине, объявил о выступлении лидера РНИ товарища Зброяра. Я бодро взбежал на трибуну, во внутренностях холодно, колени вздрагивают. Народу тьма, вся площадь от края и до края в кучках молодежи, старшее поколение, напротив, пробивается поближе к трибуне, здесь стоят плотно.

Я взялся за микрофон, инстинктивный жест, так чувствуешь себя чуть бодрее, хотя штырь ввинчен в пол крепко, так просто не сдвинешь, поздоровался, только открыл рот для прочувствованной речи, как один из стариков в передних рядах закричал срывающимся голосом:

– Предатель! Иуда! За сколько сребреников продаешь Россию?

Его сосед тут же крикнул еще громче:

– Сколько тебе заплатили, оборотень?

Я помолчал, крики стали громче, возмущеннее, я стоял как оплеванный, в самом деле сказать нечего, не могу же спорить и оправдываться, да и не перекричишь толпу, вот-вот разъярятся так, что пойдут громить направо и налево, правых и виноватых. Как там насчет русского бунта?..

Но подлинной ярости в толпе не чувствовалось, я вскинул руки, призывая к тишине. К моему удивлению, шум начал утихать, я приблизил губы к решетке микрофона и сказал как можно громче:

– Боюсь, вы не совсем ясно представляете, что такое националисты. И какие у нас цели.

Старик выкрикнул:

– Сохранить Россию любой ценой!

Его сосед слева крикнул еще громче:

– И русскость!

Прозвучали голоса:

– Даешь Россию!

– Великую и неделимую!

– Слава России!

– Россия – превыше всего!

Я выждал, снова вскинул руку. Боюсь, получилось очень уж похоже на тот жест, который привыкли отождествлять с гитлеровским приветствием, хотя на самом деле гитлеровцы скопировали древних римлян. Вот так и приходится отказываться от каких-то древних и освященных традицией знаков, символов, слов, жестов – лишь на том основании, что они «запятнаны».

– Ошибаетесь, – сказал я громко. – Цель националистов несколько иная. Наша цель – быть достойными! На планете много наций: больших и малых… сильных и слабых, но уважение достигается не размерами или количеством крылатых ракет. Крохотная Швеция, к примеру, пользуется уважением большим, чем огромный Пакистан, согласны?.. Так и Россия прежде всего должна выглядеть достойно. Вот тут я и согласен насчет «любой ценой».

Наступило некоторое ошарашенное молчание, потом самый бойкий из передних рядов крикнул:

– Но разве одно другому противоречит?

– Иногда, – ответил я, – противоречит. Еще как противоречит.

– Как?

Остальные смотрели заинтересованно. Я развел руками:

– Представим себе, что высадились инопланетяне и принялись уничтожать землян. У них сверхмощное оружие, космические лучи, сверхтяжелые танки и все такое. Земные народы, как могут, дают опор, а вот Россия, чтобы «сохраниться любой ценой», подчиняется инопланетянам и вместе с ними начинает нападать на остальных землян…

После мгновения ошарашенного молчания голоса загудели, как в улье, по которому стукнули дубиной. Я с удовольствием смотрел на рассерженные лица, вся толпа не может себе даже представить, чтобы русские пошли на такую низость, вскинул руку и сказал в микрофон, перекрывая шум:

– Тихо-тихо!.. Я только привел пример, когда спасение любой ценой не катит! Рад, что вы так возмутились. Это значит, что нас еще не сожрали юсовские ценности! Еще живы понятия чести, доблести, самопожертвования. Верно, достойнее сражаться с братьями плечом к плечу, чем ценой предательства выторговать жизнь и теплое место у кормушки. Реальность такова, что Дальний Восток и Восточную Сибирь не удержим, если их захотят забрать себе Китай и Япония. У нас одна надежда, что Штаты не позволят это сделать, как уже однажды удержали Японию от захвата нашего Дальнего Востока в тысяча девятьсот пятом году. Что, не знали?.. И, конечно же, в благодарность за то, что Штаты не дадут Японии захватить наш Дальний Восток, мы и сейчас постараемся подложить Америке какую-нибудь свинью покрупнее. Верно? Как всегда делали.

Я перевел дыхание, в толпе ошарашенно замолчали, в самом деле не знают, что захвату Дальнего Востока в Русско-японской войне помешала Америка. Вторую попытку Япония сделала во время нашей Гражданской войны, для начала высадила экспедиционный корпус, захватила крупнейшие города и установила оккупационный режим, но снова Штаты рьяно воспротивились, пришлось Японии вывести своих саму­раев. У нас в фильмах это подано как бегство элитных войск японцев от «приамурских партизан». Конечно, Штаты не дали захватить Дальний Восток вовсе не из-за любви к большевистской России, в первую очередь не дают усилиться Японии, но и, кроме того, Россия – белые, христианский народ, а японцы…

– О том, что Штаты – союзник, – сказал я громко, – мы вспоминаем только в минуты смертельной беды. Последний раз – когда отбивались от сокрушивших Европу войск Гитлера, потом снова собачились по мелочам. Но сейчас опять пробил грозный час. Нам без Америки не выжить. Просто не выжить, как ни крути. Можно, конечно, обратиться к ней за помощью, воспользоваться ее защитой, а потом снова кинуть, послать, обозвать, забросать грязью… Но – до каких пор? Когда же наконец станем вести себя достойно?