Станислав Лем - Астронавты
— Вы хотите оставить меня здесь одного? — медленно произнес он, огромный, с гигантской тенью над головой.
Что-то стиснуло мне горло с такой силой, что я едва мог перевести дыхание. С минуту я трясся, словно бился в судорогах. Потом хлынули слезы. Я опустился на колени. Он сел рядом со мной; большая тяжелая рука обняла меня за плечи.
— Ну, ну… — говорил он. — Ну, ну…
— Слушайте, — сказал я спокойнее, — они не знают, что мы пропали. Впрочем, они все равно нас не найдут. Надежды нет. Зачем ждать? Если бы у нас была взрывчатка…
— Взрывчатка есть, — ответил он и коснулся баллона на моем кислородном аппарате.
— Кислород?!
— Да, жидкий кислород.
Я вскочил и снова опустился.
— Нет, это ни к чему, я уже думал об этом. Кислород сам по себе не взрывается: его нужно смешать с горючим материалом…
— Правильно.
— А у нас ничего такого нет.
— Есть.
— Что?
Он достал из кармана два маленьких плоских кусочка: это был прессованный сахар. Я начал понимать.
— Петр!
— Вы знаете, как делаются оксиликвиты: жидкий кислород смешивается с порошком угля или сажи. При воспламенении кислород соединяется с углем и дает взрыв. Сахар — это углеводород, в нем есть углерод и водород, он горюч, а этот как раз мелкий и сыпучий.
— Потому-то вы меня и спрашивали раньше?
— Да.
— И ничего не сказали?
Он сильной рукой привлек меня к себе.
— Послушайте. Я рассчитал, какую ударную силу может развить заряд, который у нас есть. Мы не знаем, на каком протяжении рухнула кровля. Если в самом узком месте, то у нас есть надежда. Меньше всего у нас горючего — сахара; кислорода много, так как мы взяли двойной запас, и если нам удастся выбраться, то хватит его и потом, на обратный путь. Но есть еще одна трудность. Чтобы такой заряд взорвался, его нужно поджечь электрическим запалом.
Я понимающе кивнул головой.
— У нас есть батареи.
— У нас есть батареи, и потому я берег свет, но у нас нет кабеля. Вот все, что есть. — Он показал трехметровый кусок провода. — Я вынул его из электрометра. Из скафандров вынуть нельзя, потому что нельзя снять шлемы, так что…
Он запнулся на секунду.
— Кто-то должен подорвать заряд вручную, на месте.
— И потому вы об этом не говорили?
— Да.
Вдруг у меня блеснула мысль.
— Петр, вы не спали?
— Нет.
— Всю ночь?
— Да. Я искал другой способ.
— И нашли?
— Нет. Мы не можем снять шлемы, — повторил он. — Мы тотчас же отравимся.
— А если бы фитилем, — начал я. — Вытрясти порох из патрона.
— Взрыв или совсем не произойдет, или будет слабый. Впрочем, порох необходим, его нужно подсыпать на концы проводов. Это вызовет детонацию. Но запал должен быть электрическим.
— Погодите… а если выстрелить в заряд из револьвера?
— Я думал и об этом. Нужно пять выстрелов, да еще одновременных. Так получается по расчетам. Иначе мы не только не откроем себе пути, но вызовем еще более сильный обвал.
— Так, — произнес я. — Вы правы. Один из нас должен пойти туда. Бросим жребий?
— Не хочу полагаться на случай. В этом есть что-то унизительное.
— Значит?..
Он молчал.
— Может быть, все-таки есть другой выход?
— Есть. Во-первых, как физик, я хорошо знаю, в каких условиях взрывная волна действует сильнее всего, а во-вторых, как руководитель экспедиции…
— Понимаю, можете не договаривать. Я не согласен…
— Я уверен, что это мне удастся. Не хочу приказывать…
— И не имеете права!
— Не имею права?
— Нет, и вдвойне… после того, что я хотел сделать. Пойду я.
Арсеньев достал из кармана коробку спичек и подал мне.
— Чет — пойдете вы, — сказал он. — Нечет — я.
Я начал выкладывать спички на камень. Это было похоже на игру; я клал одну белую палочку за другой, а губы двигались, считая: восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать…
Последней была семнадцатая.
— Пусто, — сказал Арсеньев.
Я потряс коробочку. Еще одна спичка, притаившаяся под крышкой, скатилась по камню и упала на землю.
Арсеньев отвернулся и отскочившим лезвием топорика начал дробить сахар и ссыпать его в пакетики, сделанные из листков записной книжки. Потом в полном молчании мы вытащили ножом патроны из револьвера, высыпали порох из гильз и вдвоем пошли по коридору к месту обвала. Арсеньев обозначил пять щелей между камнями; я расширял их острием топорика, а Арсеньев в это время наливал кислород в пакетики. Бледно-голубая, почти бесцветная жидкость шипела и вскипала, стекая топкой струйкой. Пакетики, только что мягкие, затвердели, как камень: не будь рукавиц, их нельзя было бы взять в руки, но и сквозь ткань ладони обжигало страшным холодом.
Готовые заряды мы втиснули глубоко в шпуры. Арсеньев соединил их проводами и вывел концы в сторону. Когда шпуры были заложены осколками камня и забиты глиной, он сказал мне, прислонясь к скале:
— Станьте вот так. Тогда вы будете защищены от лобовой, волны. Соедините провода и ложитесь ничком. Вот и все.
Секунду он стоял неподвижно возле меня, потом вдруг схватил меня за плечи, прижал к себе изо всех сил и быстро, словно отталкивая, отпустил. Когда его шаги стихли за поворотом, я взял батарею.
Один полюс был уже присоединен. Я прижался к скале, стараясь слиться с нею.
— Внимание! — крикнул я. — Готово!
Маленькая искорка проскочила под проводом. Раскаленный молот ударил мне в грудь. Оторвавшись от земли, я полетел в грохочущую огненную тучу.
КОМАНДА КОРАБЛЯ
Разбудил меня яркий свет. Прямо надо мной горел зеркальный Юпитер. Я лежал на чем-то прохладном и мягком. Мне хотелось заслонить глаза рукой, но ее что-то держало.
— Спокойно, — сказал чей-то голос.
В голове прояснилось. Я повернул голову. Тарланд в белом халате наклонился над тележкой, где стояли стеклянные цилиндры и аппараты. Трубки переливались светлыми бликами. Моя левая рука лежала на резиновой подушке, из вены руки торчала игла, а к ней шел резиновый шланг. По стеклянной трубке, соединявшей его с аппаратом, текла светло-красная жидкость. Я чувствовал, как в жилы проникает щекочущая, теплая струя.
— Что это? — удивился я. — Переливание крови?
Мне становилось все теплее. Все вокруг было удивительно спокойным и каким-то нереальным. Тарланд отодвинул аппарат, быстро вытащил иглу и зажал ранку кусочком марли.
— Кто это поет? — спросил я, услышав высокую нежную мелодию.
Мне было хорошо. Мысли плыли медленно, вставали какие-то смутные картины: путешествие по мертвым, освещенным ущельям, потрескавшиеся кристаллические стены, темные коридоры, галереи… Где все это было? В леднике? В Гималаях или во сне? Вдруг в памяти всплыли последние минуты перед потерей сознания: пещера, черные, слабо освещенные глыбы, глухая тишина и два провода, над которыми я наклонился, чтобы…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});