Андрей Стригин - Ловушка для химер

В глазах сильного человека мелькает признательность, он почему-то уверен, нам под силу преодолеть пыточную Полосу препятствий, как добропорядочная собака, признал в нас волков — опытные люди, всегда в состоянии оценить силу других.

Не спеша, проходит день, лезем в вонючий барак. Мужчины стараются отвлечься от предстоящего испытания, кто как может, кто-то играет в кости, другие, бесцельно склоняются по бараку, часть спит, или делает вид, что спит. Дмитрий, отодрал кусок доски, обстругивает её — хоть какое, но оружие. Правда, если выпустят медведя, он не заметит этой щепки.

Прилёг на необструганные доски, незаметно подкрались гнусные сумерки, глазом не моргнёшь и утро. На ум ничего не приходит, прекрасно осознаю, даже, если пройдём Полосу препятствий, увечий не избежать, перспектива не радует.

Семён, по своему обыкновению, тихо мурлычет песенку, на него зло косятся, но замечаний не делают, трудно воспитывать человека, с такими мышцами.

— Сам Росомаха прибудет на «аттракцион», — неожиданно заявляет Дмитрий.

— Какая, росомаха? — приподнимаюсь на локтях, но уже знаю, о ком он говорит — совсем плохо, этот точно узнает нас.

— Генерал, Виктор Павлович, прозвище у него такое — преданный пёс самого императора Вилена Ждановича, о нём ходят легенды, лишь князь Аскольд, ему ровня.

— Дела, — встаю с нар, Семён перестаёт мучить публику, замолкает.

— Слышали о нём?

— Кое что, — я нервно прохаживаюсь.

— Нам, какое дело, до него, — не понимает нашу реакцию Дмитрий.

— Дела нам до него никакого нет, — соглашаюсь я. — А вот у него, к нам… всё, пора спать, завтра непростой день.

Утро, как обычно, приходит неожиданно, в вонючий барак, врывается свежий ветер, мотылёк, занесённый сквозняком, с грохотом бьёт меня в лоб, прорываются светлые лучики солнца и оживляют убогое помещение.

Народ нехотя поднимается с запотевших досок, лица хмурые, злые.

— Быстрее, рабы, приводим себя в порядок, и строиться в загоне, — знакомый мужик, со шрамом от уха до шеи, возвышается в проёме, добродушно посмеивается. — Жрать, не советую, если распорите живот, пищей залепите кишки, а это — инфекция.

— Беспокоится гад, — обозлился Семён.

— Гнида, — соглашаюсь я.

Толпясь, выходим из барака, щуримся от яркого света. Полным ходом идут приготовления. Вдоль Полосы препятствия, устанавливают длинные скамейки, на шестах развешивают разноцветные ленточки, доносится запах жареного кабанчика.

Настроение у жителей приподнятое, праздничное. Бабы нажарили семечки, малышня бегает, держа в руках леденцы на палочках, много воинов — все в доспехах, держат мечи и тяжёлые копья, стоят шеренгами вдоль «аттракциона».

Прибывают первые гости, публика разнообразная, кто пешком, кто верхом на прирученных диких лошадях, кто на повозках. Хмурюсь, наблюдая за людьми, для них, это праздник, развлечение, веселятся как дети. Невероятно как быстро растеряли сострадание, доброту, разбухла в душах гниль, так потихоньку скатятся до уровня людоедов.

Внезапно слышится барабанный бой, голосят дудки, народ срывается с места, бежит встречать неких высоких гостей.

— Строиться в загоне, — ревут надсмотрщики, свистят плети, нам приходиться поспешно становиться в одну шеренгу.

Стучат копыта, во двор врываются всадники, слуги принимают поводья, помогают спешиться знатным особам. Стёпка, суетится, заламывает шапку, улыбается во весь рот, жестикулирует, как есть — клоун.

Его, узнаю сразу. Он отличается других всадников, одет неприлично просто, видавшая виды, изрядно потёртая кожаная куртка, небрежно накинута на плечи, выцветшие штаны, из грубой ткани, но широкий пояс сверкает золотом и подвешен к нему грозный меч, с блистающими каменьями на рукоятке — это Росомаха, генерал службы безопасности.

Он уверено заходит в загон, и моментально узнаёт меня, но ничего не дрогнуло в его лице, лишь расширяются зрачки.

— Хороших мужчин подобрали, — хвалит он. Стёпка сияет лицом, шапку измял так, что она становится похожа на коровье вымя.

— До обеда проведёте первую часть соревнования, а последними, — не глядя, тычет в нашу сторону, — они пойдут и вот этот, — указывает он на Дмитрия.

— Конечно, десерт подают в конце, хороший выбор, бойцы, что надо! — нахваливает нас Стёпка и буквально приплясывает от усердия.

— Вот и посмотрим, — серьёзно произносит Росомаха и тихо добавляет: — Если вы действительно те, кого выбрал этот мир, то вам нечего бояться, герои так бездарно не умирают.

Стёпка, думая, что это такая шутка, громко заржал, но Росомаха так глянул на него, что тот едва не обмочился от страха.

Отбирают первую партию, выводят из загона. Люди знают, идут на смерть, упираются, но их колют копьями и они бегут. Провожаю взглядом, на душе горько и пакостно, но не могу им помочь, надеюсь, придёт время, воздастся мучителям по заслугам. В порошок сотру! Дерьмо есть заставлю! Огнём сожгу!

Семён темнеет лицом, я вскользь касаюсь его мыслей, в них бушует ураган. Семён, вообще, относится гипертрофированно ко всякой несправедливости, а здесь полный беспредел, явное вырождение человеческих душ!

Идёт время, волнами прокатывается восторженный рёв толпы, в нём глохнут крики, погибающих на ужасном маршруте людей.

— Пока, ни один не дошёл, — Дмитрий, словно окаменел, нездоровый пот покрывает лицо.

Проходят несколько часов, постепенно, рёв толпы затихает, доносятся отдельные выкрики, публика делится впечатлениями. Звучит балалайка, бабы, весело и задорно исполняют частушки, украшенные цветными лентами, взлетают множество воздушных змеев, пахнет шашлыком, брагой, квашеной капустой — праздник в разгаре.

— Скоро и мы будем веселить публику, — зло щёлкает зубами Дмитрий, он прячет на груди остро отструганный кусок доски.

— Когда Полосу препятствия будешь проходить, станет мешать, — замечает Семён.

— Это от медведя.

— Не пройдёт… его можно только сильно напугать, — неопределённо произносит мой друг.

— Если удачно ткнуть в глаз, есть шанс проскочить данный этап. Вам бы тоже обзавестись такими же кольями, — теперь и нам советует он.

— Обойдёмся, — отмахивается Семён. Я друга понимаю, преодолевать все мостки, перекладины, карабкаться по стенам, нырять в воду — доска будет сильно мешать. Я вообще, предлагаю, выйти без рубашек, чтоб не дай бог, за что ни будь не зацепиться.

Томительно тянется время, о нас словно забыли, но нет, публика просто гуляет, перекусывает, заключает новые ставки. Знакомый скрип двери, на пороге ухмыляется бывший, раб. Впрочем, почему бывший, раз душа рабская, значит рабом он и остался.