Клэр Норт - Пятнадцать жизней Гарри Огаста

Прощаясь, я не стал пожимать ему руку и, идя к стоянке, не обернулся, чтобы посмотреть, стоит ли он на пороге дома, глядя мне вслед.

Итак, я нашел его. Вернувшись в отель, я поднялся на второй этаж, вошел в свой номер, в котором из-за влажности стоял запах гниющего дерева, и сел на кровать. Меня вдруг начало трясти от пережитого стресса. Я смог успокоиться лишь через четверть часа. Однако даже после этого руки мои еще долго продолжали подрагивать, и, чистя зубы перед сном, я испачкал подбородок зубной пастой.

По идее я должен был немедленно связаться с членами клуба «Хронос» и попросить прислать людей, чтобы схватить Винсента и без всяких церемоний и предисловий, не тратя время на попытки выяснить дату и место его рождения, подвергнуть процедуре Забвения. Но он был мнемоником, а я по собственному опыту знал, что стирание памяти в данном случае не даст желаемого результата. Таким способом Винсента было не остановить.

Теперь, когда я нашел его, мне следовало затаиться и ждать. Я знал: если он захочет меня разыскать, он без труда это сделает.

Прошло три месяца. Это было хуже любой пытки. Я продолжал работать в журнале, стараясь как можно тщательнее выполнять свои обязанности и делая все возможное, чтобы у Винсента не возникло и тени подозрения, что я проявляю к нему интерес или пытаюсь наводить о нем справки. Кроме того, чтобы усыпить его бдительность, я вел себя так, как положено уроборану, который всего две жизни назад подвергся процедуре Забвения: интересовался разными религиями, назначал и отменял встречи с психоаналитиками, не сближался с другими людьми, особенно со своими коллегами и ровесниками, – словом, жил так, как жил бы еще не осознавший своего положения Гарри Огаст, калачакра со стертой памятью. Я даже стал брать частные уроки испанского языка, на котором говорил весьма бегло. Разумеется, я старался скрыть свои знания и с этой целью платил соседскому ребенку, чтобы он делал за меня домашние задания, сажая ошибку на ошибку. Мало того, я закрутил легкий и довольно приятный роман с преподавательницей. Он продолжался достаточно долго, но в конце концов ее стала мучить совесть – она вдруг вспомнила, что где-то в Мексике у нее имелся давно не дававший о себе знать бойфренд. В итоге она положила конец как нашим отношениям, так и урокам.

Я вовсе не был уверен в необходимости всех этих мер предосторожности. Если Винсент и пытался следить за мной и анализировать мое поведение, он делал это блестяще – я ни разу не обнаружил никаких признаков того, что за мной наблюдают. При этом я нисколько не сомневался, что Винсент тщательнейшим образом исследует мое прошлое, стремясь выяснить, где и когда я родился. Но благодаря стараниям моих союзниц, Черити и Акинлей, все архивные документы указывали на то, что мои родители неизвестны, что я воспитывался в сиротском приюте в Лидсе и оставался там до того момента, когда меня усыновили некие мистер и миссис Огаст. Разумеется, я прекрасно понимал, что Винсент проверит эту информацию. Поэтому предусмотрительно отыскал в Лидсе реальных супругов Огаст, которые в свое время действительно усыновили мальчика примерно одного со мной возраста. Его жизнь стала для меня своеобразным алиби. Мальчик погиб в автомобильной катастрофе в 1938 году. Это было весьма кстати. Его смерть в результате несчастного случая оказалась для меня весьма полезной – ведь если бы не она, мне, возможно, из соображений конспирации пришлось бы его убить.

К каким бы выводам ни пришел Винсент, изучая мое прошлое, в течение трех месяцев он никак не давал о себе знать. Я, само собой, также не пытался войти с ним в контакт. И вот однажды он снова возник в моей жизни, в два часа ночи позвонив по городской линии в мою квартиру в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия.

Я снял трубку и сонным голосом поинтересовался, кто звонит.

– Мистер Огаст?

Я сразу же узнал голос Винсента, и мою сонливость как ветром сдуло. Кровь так застучала у меня в ушах, что я был вынужден плотнее прижать к голове трубку, чтобы расслышать, что говорят на другом конце провода.

– Кто это? – поинтересовался я, стараясь говорить по-прежнему сонным голосом, и включил ночник.

– Это Саймон Рэнсом. Мы с вами познакомились на вечеринке в доме миссис Синтии-Райт.

– Рэнсом… Простите, я не совсем…

– Возможно, вы меня не помните. Я с большим интересом читаю все ваши материалы…

– Да-да, я вспомнил! – воскликнул я, гадая, не слишком ли много радости вложил в этот возглас. – Простите меня, мистер Рэнсом, конечно же, я вас помню. Просто сейчас ночь, и я не вполне…

– Ради бога, извините меня! – сказал Винсент, и в его голосе прозвучало раскаяние, которое мне показалось немного наигранным. Или, быть может, я ошибся? – Мне очень неловко. Сколько сейчас времени в Вашингтоне?

– Два часа ночи.

– Боже мой! Гарри, мне очень жаль. Я хотел пригласить вас выпить на следующей неделе, поскольку буду в Вашингтоне. Как глупо, что я забыл о разнице во времени! Я перезвоню вам утром. Тысяча извинений! – Винсент повесил трубку.

На этот раз он в самом деле допустил ошибку. Она состояла в том, что он назвал меня по имени – наши нынешние отношения такой фамильярности явно не предполагали.

Мы встретились в баре, где собирались в основном лоббисты и работники средств массовой информации. В помещении играл джаз, атмосфера в заведении была довольно неформальной – во всяком случае, здесь можно было поговорить не только о делах, но и о футболе, бейсболе и действиях участников движения за гражданские права.

Винсент пришел на десять минут позже условленного времени. Он был в экстравагантном белом костюме и в подтяжках. Вероятно, этим он хотел напомнить мне, что ведет праздный образ жизни и не имеет постоянных занятий. Тем не менее, пояснил он, мир науки, в котором обитаю я, его просто завораживает, а потому он надеется, что я не стану возражать против общения с ним. Разумеется нет, ответил я. Винсент настоял на том, что за напитки будет платить он.

Готовясь к этой встрече, я съел огромное количество сыра и выпил чуть ли не ведро воды. Пить, оставаясь трезвым, – особое искусство, и я был полон решимости не позволить своему противнику разоблачить меня, воспользовавшись воздействием алкоголя на мое сознание. Единственным недостатком выбранной мной стратегии было то, что мне то и дело приходилось отлучаться в туалет, но с этим можно было смириться.

В ходе разговора выяснилось, что Винсент понимал образ жизни, который следует вести богатому и беззаботному шалопаю, несколько иначе, чем другие представители этой разновидности людей.

– Отец оставил мне много всего, – заявил он. – В частности, хорошее образование, от которого мне нет никакого толку, дом, в котором я не живу, и фабрику, на которой я никогда не бываю. Но все это меня совершенно не волнует.