Николай Петри - Колесо превращений

- Я думаю, его нужно уничтожить, - сказал воевода. - Уверен - не пройдет и недели, как здесь объявится какая-нибудь малопривлекательная личность с бумагой короля о том, чтобы отпустить этот болотный кошмар на свободу.

- Наверное, ты прав... - согласился Милав с доводом воеводы.

Участь "многоглаза" была решена.

Глава 10

СТОЙЛЕГ И БОРИСЛАВ ПРОПАЛИ!

Росомоны собрались покинуть стены крепости, когда Кженский подошел к Вышате и негромко произнес:

- Опасайся дневного леса!

Вышата удивленно посмотрел на него, но едва успел открыть рот, чтобы расспросить подробнее, как воевода удалился.

- Что он хотел этим сказать? - спросил тысяцкий у кузнеца.

- Наверное, то, что даже в своей крепости он не волен открыть нам некоторые вещи...

Вышата внимательно посмотрел вокруг, помахал воеводе рукой в кожаной перчатке и тронул поводья.

"Слишком много вопросов и слишком мало ответов", - подумал он и твердо решил изменить это соотношение.

По мере удаления от крепости стал как-то неестественно быстро оживать Кальконис. У Кженского от него и слова нельзя было добиться, а сейчас его словно прорвало. Возбуждение сэра Лионеля заметил даже Вышата, которого, кроме военного дела, ничто не интересовало. Со своими наблюдениями он обратился к Милаву:

- Что это с нашим любителем словесности?

Милав сразу отвечать не стал. Он внимательно пригляделся к Кальконису. Словно невзначай коснулся рукой его лба, некоторое время послушал обильный словесный поток "философа".

- Он здоров, - сообщил Милав тысяцкому, - думаю, его чрезмерная возбужденность связана с тем, что он долгое время находился под чьим-то гипнотическим воздействием.

- "Многоглаз"?

- По-видимому. Другого объяснения я просто не вижу.

- Но почему они охотятся на Калькониса? Скорее, им следовало бы интересоваться твоей персоной - уж прости меня за такие слова!

- Кальконис знает не только дорогу в страну Гхот - ему известны многие обычаи, нравы, да и просто языки лежащих на пути государств. Без него я не дойду. И они это понимают.

- Выходит, нам следует беречь Калькониса надежнее собственной жизни?!

- Выходит, так.

- Ну и дела!

Тысяцкому не давали покоя слова Кженского: "Опасайся дневного леса". Ну, ночного - понятно: в потемках и собственную руку за лиходея принять недолго, но днем?! На всякий случай он разослал дополнительные наряды в авангард и арьергард отряда и даже позволил Ухоне произвести "невидимую инспекцию" всех постов. Ухоноид тотчас умчался выполнять ответственное поручение, а Милав заговорил с Кальконисом, у которого повышенная болтливость сменилась обычной созерцательностью.

- Вы не вспомнили, при каких обстоятельствах болотный нагльбаар мог слышать вашу речь в остроге Выпь?

Кальконис виновато улыбнулся.

- Сколько я ни пытаюсь, у меня ничего не выходит, - сказал он, словно кто-то не пускает меня в собственную память...

"А ведь это мысль! - подумал Милав. - Скорее всего, именно так и обстоит дело: Кальконису заблокировали память, чтобы он не опознал предателя, а когда мы стали выпытывать у него про тот случай - его решили устранить... Ничего не скажешь - серьезные силы противостоят нам!"

Кальконис продолжал смотреть на Милава преданными и испуганными глазами, и кузнецу впервые стало жаль этого по существу очень несчастного человека. И он дал себе слово, что, как бы ни обернулась в будущем их затея, он обязательно отпустит Калькониса домой. Хотя понятие "дом" и сэр Лионель как-то не сочетались.

Вернулся довольный Ухоня и доложил, что гриди службу несут исправно. Некоторые интонации "доклада" наводили на мысль, что он чего-то недоговаривает. Милав заметил это первым и стал приставать к ухоноиду:

- Говори, что ты там скрываешь?

Ухоня упрямился совсем недолго и сообщил, что проверял служивых "с особым пристрастием".

- Это как же? - встрепенулся Вышата.

- Очень просто, - ответил Ухоня гордо, - я им в облике нагльбаара являлся!

- Должен откровенно признаться, что не все реагировали правильно, продолжал разглагольствовать Ухоня.

- Как прикажешь тебя понимать? - спросил Вышата напряженным голосом.

- Ну... некоторые пытались, конечно, поймать меня, но не все...

- А ты себя-то вспомни, - напомнил Милав, - как ты возле клетки "многоглаза" дрожмя дрожал?!

- Меня можно понять и простить, - нашелся Ухоня, - у меня детство трудное было!

Милав только собрался ответить, как впереди показался сотник Корзун, скакавший во весь опор. Через несколько мгновений он был уже возле Вышаты, и по его лицу все прочитали: что-то произошло.

- Стойлег и Борислав пропали!

- Это не я! - испуганно сказал Ухоня, но никто даже не улыбнулся.

Пропавших искали долго. Прочесали весь лес вдоль и поперек, облазили даже дно оврага - на тот случай, если их в какую нору спрятали. Но все было тщетно - гриди как сквозь землю провалились! Вышате не к месту вспомнились пророческие слова воеводы Кженского - воины пропали в дневном лесу!

- Как это произошло? - в который раз спрашивал тысяцкий, словно надеялся с помощью ответов Корзуна отыскать сгинувших гридей.

- В разъезде пять воинов было, - отвечал сотник, - две двойки по сторонам, я в центре. За одним из поворотов Стойлег что-то в траве заметил, попросился проверить. Я разрешил и Борислава ему в помощь отправил. Подождал некоторое время - они не возвращаются. Я вторую двойку окликнул и к ним. А там никого. Лошади спокойно стоят, траву щиплют. Мы шибко удивились - зачем оба одновременно спешились? Стали звать их - никакого ответа. Мы быстро по кустам пробежались - никого. И самое поразительное нигде ни травинки не примято, словно их кто по воздуху унес...

- Стоп! - вскрикнул Милав.

- Ты что?! - удивился Вышата.

- "По воздуху..." - повторил Милав и поднял палец вверх. - Их унесли по воздуху!

- Вздор! - воскликнул Вышата. - Какая птица поднимет двух вооруженных воинов?!

- А если птиц было много?

Вопрос остался без ответа.

Все вернулись на то место, где лошади пропавших гридей по-прежнему щипали траву. Ни лучшие следопыты, ни невероятное чутье Ухони следов воинов на земле не обнаружили.

- Они не спускались на землю, - уверенно заявил Милав.

Вышате пришлось согласиться. Он распорядился брать в разъезды не менее десяти воинов, и чтобы все постоянно были на виду друг у друга. А у самого из головы не выходили слова Кженского.

"Что он хотел этим сказать? - спрашивал тысяцкий самого себя. - И почему не сказал прямо?"

Пропавших продолжали искать до вечера - и по-прежнему безрезультатно. Вышата приказал становиться на ночевку прямо на дороге - не мог он решиться покинуть это место, не будучи уверен в судьбе двух воинов.