Октавия Батлер - Дикое племя

Но ему не было нужды проверять Энинву. Он знал, что она не может угрожать ему, как знал и то, что всегда мог убить ее, пока она находилась в человеческом облике. В этом он никогда не сомневался. Она не относилась к тем, кто умеет читать мысли и управлять сознанием — способность, которую он считал потенциально опасной. Он немедленно уничтожал всякого, кто вдруг демонстрировал свое умение читать его мысли или управлять ими. Энинву могла управлять любой частью собственного податливого тела, но ее рассудок был таким же открытым и таким же беззащитным, как у любого обычного человека. Это означало, что у нее будет много неприятностей с людьми, которых он к ней приводил. Постепенно внедряясь в ее большую «семью», они начнут вызывать здесь разногласия. Он предупреждал ее об этом. В конце концов она обретет внуков и правнуков, которые будут похожи скорее на Лейла и Джозефа, чем на благовоспитанных и слабочувствительных людей, которых она собирала вокруг себя. Но это уже другой вопрос. Он может подумать об этом и позднее. Самым важным сейчас было то, что она приходила в себя, причем полностью и без каких-либо затруднений. С ней не должно ничего случиться. Никакой гнев или глупость с ее или с его стороны не должны побудить его вновь возжелать ее смерти. Она была чрезвычайно ценной для него, по слишком многим причинам.

Она медленно пробуждалась, наконец открыла глаза и начала оглядываться по сторонам. В библиотеке было темно, если не считать света от огня, который он развел в камине, и от единственной лампы на столе у нее в изголовье. Он лежал почти вплотную к ней, согреваясь ее собственным теплом. И хотелось, чтобы она стала еще ближе к нему.

— Доро? — прошептала она.

Он поцеловал ее в щеку и расслабился. С ней все в порядке. Она была слишком опечалена своим горем, и он был уверен, что ему удастся проделать это без всякого вреда для нее. Он был уверен, что на этот раз она не будет сопротивляться и не позволит ему ни навредить ей, ни убить ее.

— Я только что умирала, — сказала она.

— Но ведь не умерла.

— Я умирала. Ты был…

Он прикрыл ее рот своей ладонью, но разрешил ей отодвинуть ее. — Должен ведь я познать тебя хоть раз именно таким образом, — сказал он. — Я должен был прикоснуться к тебе, войти в тебя полностью.

— Зачем?

— Чтобы быть как можно ближе к тебе.

Она некоторое время молчала, никак не реагируя на его ответ. В конце концов она положила голову ему на грудь, прикрыв глаза. Он не мог припомнить случая, когда она делала это, подчиняясь собственным чувствам. Он обнял ее, все еще припоминая тот самый совершенный способ достижения взаимной близости, который они только что пережили. И ему до сих пор было интересно знать, как это ему удалось остановиться.

— Это тот самый путь, который является самым легким для всех остальных? — спросила она.

Он испытывал нерешительность, не желая врать ей, но и не желая вообще заводить разговор о своих убийствах.

— Страх только ухудшает для них все дело, — сказал он. — А они всегда боятся этого. К тому же… у меня нет никаких причин проявлять по отношению к ним мягкость.

— Ты причиняешь им боль?

— Нет. Ведь я чувствую то же самое, что и они. Они не чувствуют большей боли, чем чувствовала ты.

— Это было… хорошо, — сказала она. — По крайней мере до тех пор, пока я не подумала, что ты готов убить меня.

Он только крепче обнял ее и прижал свое лицо к ее волосам.

— Мы должны подняться наверх, — сказала она.

— Да, скоро.

— Что я должна делать? — спросила она. — Я сопротивлялась тебе все эти годы. Причины, вынуждавшие меня так поступать, по-прежнему существуют. Так что же мне делать?

— То, что хотел Исаак. То, что хочешь ты. Присоединяйся ко мне. Что хорошего в сопротивлении? Особенно сейчас.

— Сейчас… — Она была спокойна, возможно, все еще сохраняя ощущения от их быстрого контакта. Он надеялся, что так оно и было. По крайней мере, он сам это чувствовал. Ему было интересно, что сказала бы она, если бы он подтвердил, что раньше еще ни один человек не радовался такой близости с ним. Никто, за почти четыре тысячи лет. Его люди находили подобную близость с ним ужасающей. Те, кто мог читать мысли или управлять сознанием, и кто выживал после такого контакта, очень быстро понимали, что они не в состоянии ни читать, ни контролировать его мысли так, чтобы не поплатиться за это своей жизнью. Они научились обращать внимание на те неясные предостережения, которые улавливали в нем — вскоре после того, как заканчивался их переходный возраст. Время от времени он находил мужчину или женщину, которые были рады повторить этот контакт с ним. Они относительно легко переносили эту процедуру, хотя их почти титаническая выносливость его не удовлетворяла. Но вот Энинву разделяла с ним его радость, и даже временами проявляла инициативу, что только усиливало его наслаждение. Он взглянул на нее с интересом и восторгом. Она оглянулась.

— Ничего не выйдет, — сказала она, — кроме того, что теперь я должна бороться с собой точно так же как боролась с тобой.

— Ты говоришь глупости, — сказал он.

Она повернулась и поцеловала его.

— Пусть сейчас это будет глупость, — сказала она. — Считай это глупостью. — Она взглянула на него, едва освещенного тусклым светом. — Так ты не хочешь идти наверх?

— Нет.

— Тогда мы останемся здесь. Мои дети будут шептаться обо мне.

— Тебя это беспокоит?

— А вот сейчас глупости говоришь ты, — сказала она, посмеиваясь. — Беспокоит ли это меня! А чей это дом? Я делаю здесь то, что мне нравится! — Она накрыла их обоих широкой частью своего платья, погасила свет и устроилась спать в его объятиях.

Дети Энинву действительно шептались о ней и Доро. Они были весьма легкомысленны — или наоборот, как думал Доро, слишком расчетливы, — но так или иначе, он слышал их голоса. Через какое-то время разговоры прекратились. Возможно, что Энинву что-то им сказала. На этот раз его это не смущало. Он знал, что больше не пугал их, поскольку они считали его одним из любовников Энинву. Сколько времени прошло с тех пор, когда он был просто чьим-то любовником? Он не мог припомнить. Он и на этот раз пришел, чтобы решить свои дела и посетить одно из своих ближайших поселений.

— Приходи ко мне в этом теле столько раз, сколько сможешь, — сказала ему Энинву. — Ведь не может быть второго, столь же совершенного, как это.

Обычно в таких случаях он смеялся и ничего ей не обещал. Кто знал, в какую неприятность он может попасть, с каким сумасшедшим встретится, какого глупого и упрямого политика, бизнесмена, плантатора или еще какого-нибудь дурака ему придется заменить? К тому же носить черное тело в стране, где черные были обязаны постоянно доказывать, что имеют право хотя бы на ограниченную свободу, было необычайно трудно. Он путешествовал с одним из своих взрослых белых сыновей по имени Френк Уинстон, чья весьма респектабельная старинная семья в Вирджинии принадлежала Доро с тех пор, как около ста тридцати пяти лет назад он привез ее из Англии. Френк мог быть одновременно человеком из хорошего общества, аристократом, или наивным простаком — выбирая на свой вкус из того, что предлагал ему Доро. Его сын не обладал природными способностями, чтобы быть хорошим материалом для размножения. Он был просто хорошим актером и способным лжецом. Пожалуй, одним из лучших, каких Доро доводилось встречать. Люди верили в то, что он говорил им, даже тогда, когда его слова теряли границы разумного. Однажды, например, он выдумал легенду, будто Доро — африканский принц, по ошибке проданный в рабство, но теперь освобожденный для возвращения на родину, пообещавший Богу, что непременно вернется к своему языческому народу.