Кейт Лаумер - Миры Империума

— Максони, вы сказали, синьор? Семьдесят первый, семьдесят первый...— Он осекся на полуслове, выпучив на меня глаза.— А это не сам Максони?! — Под накладным козырьком вновь проступило выражение природной подозрительности.

— А-а-а! — Видимо, мое лицо являло довольно живописную смесь разнообразных эмоций.— Сам Максони?

— Джулио Максони, знаменитый изобретатель! — рявкнул служащий.

Он повернулся и махнул рукой на дагерротип в раме, один из длинного мрачного ряда, окаймлявшего помещение.

— Изобретатель маслобойки Максони, телеграфного ключа Максони, улучшенной гальванической автомобильной антенны Максони — именно на ней он сделал состояние, конечно...

Я выдавил самодовольную улыбку, какая бывает у инспектора, которому не удалось найти ошибку в платежных ведомостях.

— Очень хорошо. Вижу, вы здесь не зря свой хлеб едите. Я просто взгляну на записи и...

Я не успел договорить, а старый хрыч уже развернул книгу ко мне и указал строчку обгрызенным ногтем.

— Вот, прямо тут. Его первичная регистрация на электротехническом отделении. Он тогда был всего лишь парнем из бедной сельской общины. Именно здесь, в институте, начал Максони свое восхождение к славе. Мы тогда одними из первых стали давать лекции по теории электричества и электромеханике. Институт являлся одним из спонсоров Телеграфной конференции, имевшей место позже в том же году...

Он продолжал бормотать заученный текст, в прошлом, без сомнения, не раз побуждавший бывших питомцев данного заведения или потенциальных покровителей наук раскошелиться на лишнюю пачку денег. Я тем временем пробежал глазами короткую запись. Там значился адрес на Виа Карлотти и сообщалось, что Максони не был женат, двадцати четырех лет от роду, католик. В общем, негусто...

— Имеется ли какая-нибудь запись,— поинтересовался я требовательным тоном,— касательно того, где он жил после того, как сколотил состояние?

Человечек напрягся.

— Сколотил состояние? Боюсь, я не понимаю...

— В смысле, внес свой великий вклад в развитие человечества,— поправился я.— Наверняка он не стал задерживаться на Виа Карлотти.

Уголок плотно сжатых губ регистратора дернулся в печальной улыбке.

— Синьор, верно, шутит? По-моему, местоположение музея известно даже туристам.

— Какого музея?

Клерк развел руками в жесте столь же римском, как тертый сыр.

— Какого же еще, кроме того, что расположен в бывшем доме и лаборатории Джулио Максони? Храма, где помещены реликвии, оставшиеся со времен его блестящего жизненного пути.

Оливия, молча стоявшая рядом со мной, пыталась по выражениям лиц вникнуть в суть диалога.

— Золотая жила,— шепнул я ей и снова обратился к регистратору.

— У вас, случайно, нет под рукой адреса музея? Своим вопросом я заслужил улыбку превосходства. Костлявый палец указал на стену рядом.

— Дом номер двадцать восемь по Страда д'Алленцо. Через один квартал к востоку. Любой ребенок вам покажет.

— Мы в дамках,— сообщил я Оливии.

— Э... а как называется газета, которую вы... якобы представляете?

Тон человечка представлял собой восхитительную смесь угодливости и завуалированной наглости. Ему до смерти хотелось оскорбить нас, но он не был до конца уверен, что это безопасно.

— Мы из Общества трезвости,— Я шумно принюхался.— Разговоры о Максони, сами понимаете, это просто так, чтобы отвлечь ваше внимание. А работаем мы над статьей «Пьянство на рабочем месте, и во что оно обходится налогоплательщикам».

Мы уже ступили на залитую ярким солнечным светом брусчатку тротуара, а он все стоял, неподвижный, как статуя, и молча таращился нам вслед.

Дальнейшие поиски привели нас к старинному особняку с каменным фасадом, который, несомненно, считался бы самым достойным украшением любой улицы из Восточных Семидесятых[27] у меня дома. Скромная, покрытая уличной копотью бронзовая табличка, висевшая возле стеклянных дверей, сообщала, что дом и лаборатории знаменитого изобретателя Джулио Максони содержатся на добровольные взносы Общества сохранения памятников славы Италии и открыты с девяти до четырех с понедельника по субботу и с часу до шести по воскресеньям. «Звоните в колокольчик», прочел я на приклеенной к стеклу картонке. Я позвонил. Время шло. За стеклом шевельнулась смутная тень, брякнули засовы, и дверь со скрипом приоткрылась. Нечесаная баба уставилась на нас заспанными глазками.

— Закрыто. Уходите.— Голос ее походил на предсмертное ржание тяжеловоза.

Я успел всунуть ногу в сужающийся просвет между дверью и косяком.

— На вывеске сказано...— начал я бодро.

— К черту вывеску,— прохрипела мятая харя. — Завтра приходите...

Я уперся в дверь плечом и резко распахнул ее, заставив «очаровательную» смотрительницу отшатнуться. Она восстановила равновесие, поправила сползшую лямку лифчика и, подняв руку с растопыренными пальцами ладонью к себе, открыла рот, по-видимому намереваясь продемонстрировать нам виртуозное владение римской фразеологией...

— Ах, не говорите этого,— предостерег ее я.— Графиня непривычна к живости современной речи. Она ведет уединенную жизнь в тиши своего огромного палаццо на озере Констанс...

— Графиня? — Жуткая плотоядная гримаса, задуманная, вероятно, как жеманная улыбка, исказила обрюзгшее лицо.— Боже мой, если б я только знала, что ее милость почтит наш маленький храм визитом...— Она улетучилась.

— Вход охранялся драконом,— прокомментировала Оливия,— но доблестный рыцарь поверг его одним лишь словом,

— Я наложил на него магическое заклятие. Ты у нас теперь графиня. Знай себе рассеянно улыбайся да демонстрируй холодную отстраненность.

Я огляделся. Мы попали в стандартный холл с высоким потолком и выкрашенными в кремовый цвет стенами. Сквозь дымчатое стекло витражного окна пробивались разноцветные лучи, световыми пятнами растекаясь по некогда прекрасному, а ныне донельзя истертому ковру, рождая блики на мраморной столешнице с многолетним слоем пыли и мерцая в хрустальных подвесках великолепной венецианской люстры. Еще одно витражное окно освещало площадку над покрытой ковровой дорожкой широкой лестницей. Широкая арка слева открывала вид на массивный стол с вазами восковых цветов и раскрытой книгой с пером и чернильницей возле нее. Ряды полок прогибались под тяжестью запыленных книг, неудобные на вид стулья и диваны, набитые конским волосом, теснились по стенам. Под мраморным козырьком с неровной шеренгой фарфоровых безделушек темнел провал камина. Рядом притулилась подставка для кочерги и щипцов.